|
|
|
|
|
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - Салтыков-Щедрин - История одного городаПроза и поэзия >> Русская классика >> Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин Читать целиком Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. История одного города
Оглавление
История одного города
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ
О КОРЕНИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГЛУПОВЦЕВ
ОПИСЬ ГРАДОНАЧАЛЬНИКАМ
ОРГАНЧИК
СКАЗАНИЕ О ШЕСТИ ГРАДОНАЧАЛЬНИЦАХ
ИЗВЕСТИЕ О ДВОЕКУРОВЕ
ГОЛОДНЫЙ ГОРОД
СОЛОМЕННЫЙ ГОРОД
ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
ВОЙНЫ ЗА ПРОСВЕЩЕНИЕ
ЭПОХА УВОЛЬНЕНИЯ ОТ ВОЙН
ПОКЛОНЕНИЕ МАМОНЕ И ПОКАЯНИЕ
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПОКАЯНИЯ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ОПРАВДАТЕЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ
ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА
По подлинным документам издал М. Е. Салтыков (Щедрин)
От издателя
Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или
края) в данный период времени, но разные обстоятельства мешали этому
предприятию. Преимущественно же препятствовал недостаток в материале,
сколько-нибудь достоверном и правдоподобном. Ныне, роясь в глуповском
городском архиве, я случайно напал на довольно объемистую связку тетра-
дей, носящих общее название "Глуповского Летописца", и, рассмотрев их,
нашел, что они могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществле-
ния моего намерения. Содержание "Летописца" довольно однообразно; он
почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников, в тече-
ние почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием
замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энерги-
ческого взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и
расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т.д. Тем не менее
даже и по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию
города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены,
одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градона-
чальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен
Потемкина - распорядительностью, а градоначальники времен Разумовского -
неизвестным происхождением и рыцарскою отвагою. Все они секут обывате-
лей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причины своей распоря-
дительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во
всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно,
не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской
жизни; в первом случае, обыватели трепетали бессознательно, во втором -
трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем - возвышались до
трепета, исполненного доверия. Даже энергическая езда на почтовых - и та
неизбежно должна была оказывать известную долю влияния, укрепляя обыва-
тельский дух примерами лошадиной бодрости и нестомчивости.
Летопись ведена преемственно четырьмя городовыми архивариусами и об-
нимает период времени с 1731 по 1825 год. В этом году, по-видимому, даже
для архивариусов литературная деятельность перестала быть доступною.
Внешность "Летописца" имеет вид самый настоящий, то есть такой, который
не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же
желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами,
как и листы любого памятника погодинского древлехранилища. Так и
чувствуется, как сидел над ними какой-нибудь архивный Пимен, освещая
свой труд трепетно горящею сальною свечкой и всячески защищая его от не-
минуемой любознательности гг. Шубинского, Мордовцева и Мельникова. Лето-
писи предшествует особый свод, или "опись", составленная, очевидно, пос-
ледним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к ней
приложено несколько детских тетрадок, заключающих в себе оригинальные
упражнения на различные темы административно-теоретического содержания.
Таковы, например, рассуждения: "Об административном всех градоначальни-
ков единомыслии", "О благовидной градоначальников наружности", "О спаси-
тельности усмирений (с картинками)", "Мысли при взыскании недоимок",
"Превратное течение времени" и, наконец, довольно объемистая диссертация
"О строгости". Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны
своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже
подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совер-
шенно верное понятие о современном положении русской орфографии и,
во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и об-
разнее, нежели даже рассказы "Летописца".
Что касается до внутреннего содержания "Летописца", то оно по преиму-
ществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в наше просве-
щенное время. Таков, например, совершенно ни с чем не сообразный рассказ
о градоначальнике с музыкой. В одном месте "Летописец" рассказывает, как
градоначальник летал по воздуху, в другом - как другой градоначальник, у
которого ноги были обращены ступнями назад, едва не сбежал из пределов
градоначальства. Издатель не счел, однако ж, себя вправе утаить эти под-
робности; напротив того, он думает, что возможность подобных фактов в
прошедшем еще в большею ясностью укажет читателю на ту бездну, которая
отделяет нас от него. Сверх того, издателем руководила и та мысль, что
фантастичность рассказов нимало не устраняет их административно-воспита-
тельного значения и что опрометчивая самонадеянность летающего градона-
чальника может даже и теперь послужить спасительным предостережением для
тех из современных администраторов, которые не желают быть преждевремен-
но уволенными от должности.
Обращение к читателю
от последнего архивариуса-летописца1
Ежели древним еллинам и римлянам дозволено было слагать хвалу своим
безбожным начальникам и предавать потомству мерзкие их деяния для нази-
дания, ужели же мы, христиане, от Византии свет получившие, окажемся в
сем случае менее достойными и благодарными? Ужели во всякой стране най-
дутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие2, и только у
себя мы таковых не обрящем? Смешно и нелепо даже помыслить таковую неск-
ладицу, а не то чтобы оную вслух проповедывать, как делают некоторые
вольнолюбцы, которые потому свои мысли вольными полагают, что они у них
в голове, словно мухи без пристанища, там и сям вольно летают.
Не только страна, но и град всякий, и даже всякая малая весь, - и та
своих доблестью сияющих и от начальства поставленных Ахиллов имеет, и не
иметь не может. Взгляни на первую лужу - и в ней найдешь гада, который
иройством своим всех прочих гадов превосходит и затемняет. Взгляни на
древо - и там усмотришь некоторый сук больший и против других крепчай-
ший, а следственно, и доблестнейший. Взгляни, наконец, на собственную
свою персону - и там прежде всего встретишь главу, а потом уже не оста-
вишь без приметы брюхо и прочие части. Что же, по-твоему, доблестнее:
глава ли твоя, хотя и легкою начинкою начиненная, но и за всем тем горе'
устремляющаяся, или же стремящееся до'лу брюхо, на то только и пригод-
ное, чтобы изготовлять... О, подлинно же легкодумное твое вольнодумство!
Таковы-то были мысли, которые побудили меня, смиренного городового
архивариуса (получающего в месяц два рубля содержания, но и за всем тем
славословящего), купно с троими моими предшественниками, неумытными ус-
тами воспеть хвалу славных оных Неронов3, кои не безбожием и лживою ел-
линскою мудростью, но твердостью и начальственным дерзновением преслав-
ный наш град Глупов преестественно украсили. Не имея дара стихослага-
тельного, мы не решились прибегнуть к бряцанию и, положась на волю Бо-
жию, стали излагать достойные деяния недостойным, но свойственным нам
языком, избегая лишь подлых слов. Думаю, впрочем, что таковая дерзостная
наша затея простится нам ввиду того особливого намерения, которое мы
имели, приступая к ней.
Сие намерение - есть изобразить преемственно градоначальников, в го-
род Глупов от российского правительства в разное время поставленных. Но,
предпринимая столь важную материю, я, по крайней мере, не раз вопрошал
себя: по силам ли будет мне сие бремя? Много видел я на своем веку пора-
зительных сих подвижников, много видели таковых и мои предместники. Все-
го же числом двадцать два, следовавших непрерывно, в величественном по-
рядке, один за другим, кроме семидневного пагубного безначалия, едва не
повергшего весь град в запустение. Одни из них, подобно бурному пламени,
пролетали из края в край, все очищая и обновляя; другие, напротив того,
подобно ручью журчащему, орошали луга и пажити, а бурность и сокруши-
тельность предоставляли в удел правителям канцелярии. Но все, как бур-
ные, так и кроткие, оставили по себе благодарную память в сердцах сог-
раждан, ибо все были градоначальники. Сие трогательное соответствие само
по себе уже столь дивно, что немалое причиняет летописцу беспокойство.
Не знаешь, что более славословить: власть ли, в меру дерзающую, или сей
виноград, в меру благодарящий?
Но сие же самое соответствие, с другой стороны, служит и не малым,
для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит собственно задача его?
В том ли, чтобы критиковать или порицать? - Нет, не в том. В том ли,
чтобы рассуждать? - Нет, и не в этом. В чем же? - А в том, легкодумный
вольнодумец, чтобы быть лишь изобразителем означенного соответствия и об
оном предать потомству в надлежащее назидание.
В сем виде взятая, задача делается доступною даже смиреннейшему из
смиренных, потому что он изображает собой лишь скудельный сосуд, в кото-
ром замыкается разлитое повсюду в изобилии славословие. И чем тот сосуд
скудельнее, тем краше и вкуснее покажется содержимая в нем сладкая сла-
вословная влага. А скудельный сосуд про себя скажет: вот и я на что-ни-
будь пригодился, хотя и получаю содержания два рубля медных в месяц!
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовоку-
пить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом,
печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Ри-
му, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество эки-
пажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том
только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас - благочестие, Рим
заражало буйство, а нас - кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у
нас - начальники.
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса:
Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да
я, смиренный Павлушка, Маслобойников сын. Причем единую имели опаску,
дабы не попали наши тетрадки к г. Бартеневу, и дабы не напечатал он их в
своем "Архиве". А за тем Богу слава и разглагольствию моему конец.
О КОРЕНИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГЛУПОВЦЕВ
"Не хочу я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни,
подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину,
растекаться мыслью по древу, но хочу ущекотать прелюбезных мне глупов-
цев, показав миру их славные дела и предобрый тот корень, от которого
знаменитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрыло"4.
Так начинает свой рассказ летописец, и затем, сказав несколько слов в
похвалу своей скромности, продолжает.
Был, говорит он, в древности народ, головотяпами именуемый, и жил он
далеко на севере, там, где греческие и римские историки и географы пред-
полагали существование Гиперборейского моря. Головотяпами же прозывались
эти люди оттого, что имели привычку "тяпать" головами обо все, что бы ни
встретилось на пути. Стена попадется - об стену тяпают; Богу молиться
начнут - об пол тяпают. По соседству с головотяпами жило множество неза-
висимых племен, но только замечательнейшие из них поименованы летопис-
цем, а именно: моржееды, лукоеды, гущееды, клюковники, куралесы, вертя-
чие бобы, лягушечники, лапотники, чернонебые, долбежники, проломленные
головы, слепороды, губошлепы, вислоухие, кособрюхие, ряпушники, зау-
гольники, крошевники и рукосуи. Ни вероисповедания, ни образа правления
эти племена не имели, заменяя все сие тем, что постоянно враждовали меж-
ду собою. Заключали союзы, объявляли войны, мирились, клялись друг другу
в дружбе и верности, когда же лгали, то прибавляли "да будет мне стыд-
но", и были наперед уверены, что "стыд глаза не выест". Таким образом
взаимно разорили они свои земли, взаимно надругались над своими женами и
девами и в то же время гордились тем, что радушны и гостеприимны. Но
когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней сосны,
когда не стало ни жен, ни дев, и нечем было "людской завод" продолжать,
тогда головотяпы первые взялись за ум. Поняли, что кому-нибудь да надо
верх взять, и послали сказать соседям: будем друг с дружкой до тех пор
головами тяпаться, пока кто кого перетяпает. "Хитро это они сделали, -
говорит летописец, - знали, что головы у них на плечах растут крепкие -
вот и предложили". И действительно, как только простодушные соседи сог-
ласились на коварное предложение, так сейчас же головотяпы их всех, с
Божьей помощью, перетяпали. Первые уступили слепороды и рукосуи; больше
других держались гущееды, ряпушники и кособрюхие. Чтобы одолеть послед-
них, вынуждены были даже прибегнуть к хитрости. А именно: в день битвы,
когда обе стороны встали друг против друга стеной, головотяпы, неуверен-
ные в успешном исходе своего дела, прибегли к колдовству: пустили на ко-
собрюхих солнышко. Солнышко-то и само по себе так стояло, что должно бы-
ло светить кособрюхим в глаза, но головотяпы, чтобы придать этому делу
вид колдовства, стали махать в сторону кособрюхих шапками: вот, дескать,
мы каковы, и солнышко заодно с нами. Однако кособрюхие не сразу испуга-
лись, а сначала тоже догадались: высыпали из мешков толокно и стали ло-
вить солнышко мешками. Но изловить не изловили и только тогда, увидев,
что правда на стороне головотяпов, принесли повинную.
Собрав воедино куралесов, гущеедов и прочие племена, головотяпы нача-
ли устраиваться внутри, с очевидною целью добиться какого-нибудь поряд-
ка. Истории этого устройства летописец подробно не излагает, а приводит
из нее лишь отдельные эпизоды. Началось с того, что Волгу толокном заме-
сили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом
козла в соложеном тесте утопили, потом свинью за бобра купили, да собаку
за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей
шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом
щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар
у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом бли-
нами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в сол-
даты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец, утомились и стали
ждать, что из этого выйдет.
Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог
конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели
вместе с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять стали
взаимно друг у друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ру-
гаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но
и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.
- Он нам все мигом предоставит, - говорил старец Добромысл, - он и
солдатов у нас наделает, и острог, какой следовает, выстроит! Айда, ре-
бята!
Искали, искали они князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да
спасибо случился тут пешехонец-слепород, который эти три сосны как свои
пять пальцев знал. Он вывел их на торную дорогу и привел прямо к князю
на двор.
- Кто вы такие? и зачем ко мне пожаловали? - вопросил князь послан-
ных.
- Мы головотяпы! нет нас в свете народа мудрее и храбрее! Мы даже ко-
собрюхих и тех шапками закидали! - хвастали головотяпы.
- А что вы еще сделали?
- Да вот комара за семь верст ловили, - начали было головотяпы, и
вдруг им сделалось так смешно, так смешно... Посмотрели они друг на
дружку и прыснули.
- А ведь это ты, Петра, комара-то ловить ходил! - насмехался Ивашка.
- Ан ты!
- Нет, не я! у тебя он и на носу-то сидел!
Тогда князь, видя, что они и здесь, перед лицом его, своей розни не
покидают, сильно распалился и начал учить их жезлом.
- Глупые вы, глупые! - сказал он, - не головотяпами следует вам, по
делам вашим, называться, а глуповцами! Не хочу я володеть глупыми! а
ищите такого князя, какого нет в свете глупее - и тот будет володеть ва-
ми.
Сказавши это, еще маленько поучил жезлом и отослал головотяпов от се-
бя с честию.
Задумались головотяпы над словами князя; всю дорогу шли и все думали.
- За что же он нас раскостил? - говорили одни, - мы к нему всей ду-
шой, а он послал нас искать князя глупого!
Но в то же время выискались и другие, которые ничего обидного в сло-
вах князя не видели.
- Что же! - возражали они, - нам глупый-то князь, пожалуй, еще лучше
будет! Сейчас мы ему коврижку в руки: жуй, а нас не замай!
- И то правда, - согласились прочие.
Воротились добры молодцы домой, но сначала решили опять попробовать
устроиться сами собой. Петуха на канате кормили, чтоб не убежал, божку
съели... Однако толку все не было. Думали-думали и пошли искать глупого
князя.
Шли они по ровному месту три года и три дня, и все никуда прийти не
могли. Наконец, однако, дошли до болота. Видят, стоит на краю болота
чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет.
- Не знаешь ли, любезный рукосуюшко, где бы нам такого князя сыскать,
чтобы не было его в свете глупее? - взмолились головотяпы.
- Знаю, есть такой, - отвечал рукосуй, - вот идите прямо через боло-
то, как раз тут.
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло
("Многие за землю свою поревновали", говорит летописец); наконец вылезли
из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам
князь - да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались
головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
- Кто вы такие? и зачем ко мне пожаловали? - молвил князь, жуя пряни-
ки.
- Мы головотяпы! нет нас народа мудрее и храбрее! Мы гущеедов - и тех
победили! - хвастались головотяпы.
- Что же вы еще сделали?
- Мы щуку с яиц согнали, мы Волгу толокном замесили... - начали было
перечислять головотяпы, но князь не захотел и слушать их.
- Я уж на что глуп, - сказал он, - а вы еще глупее меня! Разве щука
сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не
головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть
вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, - и тот
будет володеть вами!
И, наказав жезлом, отпустил с честию.
Задумались головотяпы: надул курицын сын рукосуй! Сказывал, нет этого
князя глупее - ан он умный! Однако воротились домой и опять стали сами
собой устраиваться. Под дождем онучи сушили, на сосну Москву смотреть
лазили. И все нет как нет порядку, да и полно. Тогда надоумил всех Петра
Комар.
- Есть у меня, - сказал он, - друг-приятель, по прозванью вор-ново-
тор, уж если экая выжига князя не сыщет, так судите вы меня судом милос-
тивым, рубите с плеч мою голову бесталанную!
С таким убеждением высказал он это, что головотяпы послушались и
призвали новотора-вора. Долго он торговался с ними, просил за розыск ал-
тын да деньгу, головотяпы же давали грош да животы свои в придачу. Нако-
нец, однако, кое-как сладились и пошли искать князя.
- Ты нам такого ищи, чтоб немудрый был! - говорили головотяпы во-
ру-новотору, - на что нам мудрого-то, ну его к ляду!
И повел их вор-новотор сначала все ельничком да березничком, потом
чащей дремучею, потом перелесочком, да и вывел прямо на поляночку, а по-
середь той поляночки князь сидит.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед
ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахи-
вает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни
махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое
пакостное дело, стоит, брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
- Что ты! с ума, никак, спятил! пойдет ли этот к нам? во сто раз глу-
пее были, - и те не пошли! - напустились головотяпы на новотора-вора.
- Ништо! обладим! - молвил вор-новотор, - дай срок, я глаз на глаз с
ним слово перемолвлю.
Видят головотяпы, что вор-новотор кругом на кривой их объехал, а на
попятный уж не смеют.
- Это, брат, не то, что с "кособрюхими" лбами тяпаться! нет, тут,
брат, ответ подай: каков таков человек? какого чину и звания? - гуторят
они меж собой.
А вор-новотор этим временем дошел до самого князя, снял перед ним ша-
почку соболиную и стал ему тайные слова на ухо говорить. Долго они шеп-
тались, а про что - не слыхать. Только и почуяли головотяпы, как вор-но-
вотор говорил: "Драть их, ваша княжеская светлость, завсегда очень сво-
бодно".
Наконец и для них настал черед встать перед ясные очи его княжеской
светлости.
- Что вы за люди? и зачем ко мне пожаловали? - обратился к ним князь.
- Мы головотяпы! нет нас народа храбрее, - начали было головотяпы, но
вдруг смутились.
- Слыхал, господа головотяпы! - усмехнулся князь ("и таково ласково
усмехнулся, словно солнышко просияло!" - замечает летописце), - весьма
слыхал! И о том знаю, как вы рака с колокольным звоном встречали - до-
вольно знаю! Об одном не знаю, зачем же ко мне-то вы пожаловали?
- А пришли мы к твоей княжеской светлости вот что объявить: много мы
промеж себя убивств чинили, много друг дружке разорений и наругательств
делали, а все правды у нас нет. Иди и володей нами!
- А у кого, спрошу вас, вы допрежь сего из князей, братьев моих, с
поклоном были?
- А были мы у одного князя глупого, да у другого князя глупого ж - и
те володеть нами не похотели!
- Ладно. Володеть вами я желаю, - сказал князь, - а чтоб идти к вам
жить - не пойду! Потому вы живете звериным обычаем: с беспробного золота
пенки снимаете, снох портите! А вот посылаю к вам, заместо себя, самого
этого новотора-вора: пущай он вами дома правит, а я отсель и им и вами
помыкать буду!
Понурили головотяпы головы и сказали:
- Так!
- И будете вы платить мне дани многие, - продолжал князь, - у кого
овца ярку принесет, овцу на меня отпиши, а ярку себе оставь; у кого грош
случится, тот разломи его начетверо: одну часть отдай мне, другую мне
же, третью опять мне, а четвертую себе оставь. Когда же пойду на войну -
и вы идите! А до прочего вам ни до чего дела нет!
- Так! - отвечали головотяпы.
- И тех из вас, которым ни до чего дела нет, я буду миловать; прочих
же всех - казнить.
- Так! - отвечали головотяпы.
- А как не умели вы жить на своей воле и сами, глупые, пожелали себе
кабалы, то называться вам впредь не головотяпами, а глуповцами.
- Так! - отвечали головотяпы.
Затем приказал князь обнести послов водкою да одарить по пирогу, да
по платку алому, и, обложив данями многими, отпустил от себя с честию.
Шли головотяпы домой и воздыхали. "Воздыхали не ослабляючи, вопияли
сильно!" - свидетельствует летописец. "Вот она, княжеская правда како-
ва!" - говорили они. И еще говорили: "Такали мы, такали, да и протака-
ли!" Один же из них, взяв гусли, запел:
Не шуми, мати зелена дубровушка!
Не мешай добру молодцу думу думати,
Как заутра мне, добру молодцу, на допрос идти
Перед грозного судью, самого царя...
Чем далее лилась песня, тем ниже понуривались головы головотяпов.
"Были между ними, - говорит летописец, - старики седые и плакали горько,
что сладкую волю свою прогуляли; были и молодые, кои той воли едва отве-
дали, но и те тоже плакали. Тут только познали все, какова прекрасная
воля есть". Когда же раздались заключительные стихи песни:
Я за то тебя, детинушку, пожалую
Среди поля хоромами высокими,
Что двумя столбами с перекладиною... -
то все пали ниц и зарыдали.
Но драма уже свершилась бесповоротно. Прибывши домой, головотяпы не-
медленно выбрали болотину и, заложив на ней город, назвали Глуповым, а
себя по тому городу глуповцами. "Так и процвела сия древняя отрасль", -
прибавляет летописец.
Но вору-новотору эта покорность была не по нраву. Ему нужны были бун-
ты, ибо усмирением их он надеялся и милость князя себе снискать, и соб-
рать хабару с бунтующих. И начал он донимать глуповцев всякими неправда-
ми, и, действительно, не в долгом времени возжег бунты. Взбунтовались
сперва заугольники, а потом сычужники. Вор-новотор ходил на них с пушеч-
ным снарядом, палил неослабляючи и, перепалив всех, заключил мир, то
есть у заугольников ел палтусину, у сычужников - сычуги. И получил от
князя похвалу великую. Вскоре, однако, он до того проворовался, что слу-
хи об его несытом воровстве дошли даже до князя. Распалился князь крепко
и послал неверному рабу петлю. Но новотор, как сущий вор, и тут извер-
нулся: предварил казнь тем, что, не выждав петли, зарезался огурцом.
После новотора-вора пришел "заместить князя" одоевец, тот самый, ко-
торый "на грош постных яиц купил". Но и он догадался, что без бунтов ему
не жизнь, и тоже стал донимать. Поднялись кособрюхие, калашники, соло-
матники - все отстаивали старину да права свои. Одоевец пошел против
бунтовщиков, и тоже начал неослабно палить, но, должно быть, палил зря,
потому что бунтовщики не только не смирялись, но увлекли за собой черно-
небых и губошлепов. Услыхал князь бестолковую пальбу бестолкового одоев-
ца и долго терпел, но напоследок не стерпел: вышел против бунтовщиков
собственною персоною и, перепалив всех до единого, возвратился восвояси.
- Посылал я сущего вора - оказался вор, - печаловался при этом князь,
- посылал одоевца по прозванию "продай на грош постных яиц" - и тот ока-
зался вор же. Кого пошлю ныне?
Долго раздумывал он, кому из двух кандидатов отдать преимущество: ор-
ловцу ли - на том основании, что "Орел да Кромы - первые воры", или шуя-
нину - на том основании, что он "в Питере бывал, на полу сыпа'л, и тут
не упал", но, наконец, предпочел орловца, потому что он принадлежал к
древнему роду "Проломленных Голов". Но едва прибыл орловец на место, как
встали бунтом старичане и, вместо воеводы, встретили с хлебом с солью
петуха. Поехал к ним орловец, надеясь в Старице стерлядями полакомиться,
но нашел, что там "только грязи довольно". Тогда он Старицу сжег, а жен
и дев старицких отдал самому себе на поругание. "Князь же, уведав о том,
урезал ему язык".
Затем князь еще раз попробовал послать "вора попроще", и в этих сооб-
ражениях выбрал калязинца, который "свинью за бобра купил", но этот ока-
зался еще пущим вором, нежели новотор и орловец. Взбунтовал семендяевцев
и заозерцев и, "убив их, сжег". Тогда князь выпучил глаза и воскликнул:
- Несть глупости горшия, яко глупость!
"И прибых собственною персоною в Глупов и возопи:
- Запорю!"
С этим словом начались исторические времена.
ОПИСЬ ГРАДОНАЧАЛЬНИКАМ
в разное время в город Глупов от вышнего начальства поставленным
(1731 - 1826)
1) К л е м е н т и й, Амадей Мануйлович. Вывезен из Италии Бироном,
герцогом Курляндским, за искусную стряпню макарон; потом, будучи внезап-
но произведен в надлежащий чин, прислан градоначальником. Прибыв в Глу-
пов, не только не оставил занятия макаронами, но даже усильно к тому
принуждал, чем себя и воспрославил. За измену бит в 1734 году кнутом и,
по вырывании ноздрей, сослан в Березов.
2) Ф е р а п о н т о в, Фотий Петрович, бригадир. Бывый брадобрей
оного же герцога Курляндского. Многократно делал походы против недоимщи-
ков и столь был охоч до зрелищ, что никому без себя сечь не доверял. В
1738 году, быв в лесу, растерзан собаками.
3) В е л и к а н о в, Иван Матвеевич. Обложил в свою пользу жителей
данью по три копейки с души, предварительно утопив в реке экономии ди-
ректора. Перебил в кровь многих капитан-исправников. В 1740 году, в
царствование кроткия Елисавет, быв уличен в любовной связи с Авдотьей
Лопухиной, бит кнутом и, по урезании языка, сослан в заточение в чер-
дынский острог.
4) У р у с - К у г у ш - К и л ь д и б а е в, Маныл Самылович, капи-
тан-поручик из лейб-кампанцев. Отличался безумной отвагой и даже брал
однажды приступом город Глупов. По доведении о сем до сведения, похвалы
не получил и в 1745 году уволен с распубликованием.
5) Л а м в р о к а к и с, беглый грек, без имени и отчества, и даже
без чина, пойманный графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре. Тор-
говал греческим мылом, губкою и орехами; сверх того, был сторонником
классического образования. В 1756 году был найден в постели, заеденный
клопами.
6) Б а к л а н, Иван Матвеевич, бригадир. Был роста трех аршин и трех
вершков и кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого
(известная в Москве колокольня). Переломлен пополам во время бури, сви-
репствовавшей в 1761 году.
7) П ф е й ф е р, Богдан Богданович, гвардии сержант, голштинский вы-
ходец. Ничего не свершив, сменен в 1762 году за невежество.
8) Б р у д а с т ы й, Дементий Варламович. Назначен был впопыхах и
имел в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван был "Ор-
ганчиком". Это не мешало ему, впрочем, привести в порядок недоимки, за-
пущенные его предместником. Во время сего правления произошло пагубное
безначалие, продолжавшееся семь дней, как о том будет повествуемо ниже.
9) Д в о е к у р о в, Семен Константиныч, штатский советник и кава-
лер. Вымостил Большую и Дворянскую улицы, завел пивоварение и медоваре-
ние, ввел в употребление горчицу и лавровый лист, собрал недоимки, пок-
ровительствовал наукам и ходатайствовал о заведении в Глупове академии.
Написал сочинение: "Жизнеописания замечательнейших обезьян". Будучи
крепкого телосложения, имел последовательно восемь амант. Супруга его,
Лукерья Терентьевна, тоже была весьма снисходительна, и тем много спо-
собствовала блеску сего правления. Умер в 1770 году своею смертью.
... ... ... Продолжение "История одного города" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |
|
|
Анекдот
|
Пожилой генерал вместе с денщиком возращается с маневров на пролетке.
Проезжают мимо озера. Генерал видит на противоположном берегу купающуюся белотелую женщину с распущенными длинными волосами. Останавливает пролетку и приказывает денщику:
- Иван, раздевайся быстрее, сплавай к этой даме и спроси ее, как она насчет поездки со мной в город, гостиницы, вина, картишек и так далее.
Денщик раздевается, кидается в воду, плывет к даме и вскоре возвращается обратно и докладывает генералу:
- Ваше превосходительство, насчет поездки в город, гостиницы, вина и картишек они могут-с, а насчет так далее - никак-с, они поп-с. |
|
показать все
|
|