Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Сергей Аверинцев - Аверинцев - Из духовных стихов

Проза и поэзия >> Русская и зарубежная поэзия >> Русская поэзия >> Сергей Аверинцев
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Сергей Аверинцев. Из духовных стихов

---------------------------------------------------------------

Текст печатается по разрозненным публикациям из журнала "ИЛ"

Компьютерный набор: Андрей Гутнов (E-mail: ria@rno.ssc.ac.ru)

Дата последней редакции: 21.11.98

---------------------------------------------------------------

x x x

     Неотразимым острием меча,

     Отточенного для последней битвы,

     Да будет слово краткое молитвы

     И ясным знаком -- тихая свеча.


     Да будут взоры к ней устремлены

     В тот недалекий, строгий час возмездья,

     Когда померкнут в небесах созвездья

     И свет уйдет из солнца и луны.
Стих об уверении Фомы
Глубину Твоих ран открой мне, Кровь за кровь и тело за тело, покажи пронзенные руки -- и мы будем пить от чаши;
сквозные раны ладоней, блаженны свидетели правды, просветы любви и боли. но меня Ты должен приготовить.
Я поверю до пролития крови, В чуждой земле Индийской, но Ты утверди мою слабость: которой отцы мои не знали,
блаженны, кто верует, не видев, в чуждой земле Индийской, но меня Ты должен приготовить. далеко от родимого дома,
Дай коснуться отверстого в чуждой земле Индийской

     Сердца, копье войдет в мое тело, дай осязать Твою тайну,

     копье пройдет мое тело, открой муку Твоего Сердца, копье растерзает мне сердце. сердце Твоего Сердца.

     Ты назвал нас Твоими друзьями, Ты был мертв и вот жив вовеки, и мы будем пить от чаши, в руке Твоей ключи ада и смерти;

     и путь мой на восход солнца, блаженны, кто верует, не видев, к чуждой земле Индийской,-- но я ни с кем не поменяюсь.

     и все, что смогу я припомнить Что я видел, то видел, в немощи последней муки: и что осязал, то знаю:

     сквозные -- раны --ладоней копье проходит до Сердца и бессмертно -- пронзенное -- и отверзает его навеки. Сердце.
x x x

     Он сказал им: довольно.

     Лука. 22:38


     Что нам делать, Раввуни, что нам делать?

     Пять тысяч взалкавших в пустыне --

     а у нас только две рыбы,

     а у нас только пять хлебов?


     Но Ты говоришь: довольно --


     Что нам делать в час посещенья,

     где престол для Тебя, где пурпур?

     Только ослица с осленком

     да отроки, поющие славу.


     Но Ты говоришь: довольно --


     Иерей, Иерей наш великий,

     где же храм, где злато и ладан?

     У нас только горница готова

     и хлеб на столе, и чаша.


     Но Ты говоришь: довольно --


     Что нам делать, Раввуни, что нам делать?

     На Тебя выходят с мечами,

     а у нас два меча, не боле,

     и поспешное Петрово рвенье.


     Но Ты говоришь: довольно --


     А у нас -- маета, и морок,

     и порывы, никнущие втуне,

     и сознанье вины неключимой,

     и лица, что стыд занавесил,

     и немощь без меры, без предела.

     Вот что мы приносим, и дарим,

     и в Твои полагаем руки.


     Но Ты говоришь: довольно --
Стих о святой Варваре.

     услышишь, как воют над Диоскор говорит к Варваре, гробом. к дочери обращает слово:

     Богатый и бодрый пляшет, -- Варвара, дочь моя, Варвара, убогий и хворый плачет. я велю рабам выстроить башню.

     Голос сильного -- грозен,

     голос слабого -- робок. У самого берега моря башню для твоего девства. Голос Кесаря -- над миром,

     и никто ему не прекословит.-- Рабы мои выстроят башню по мысли своего господина. Диоскор уехал из дома,

     в доме -- дочь его Варвара. Два окна они в башне устроят, одно -- на сушу и одно -- на море: -- Рабы отца моего Диоскора,

     примите от меня ласку. одно -- во славу богов суши, одно -- во славу богов моря. Я накормлю вас досыта

     и сама послужу вам на пире, Таков приказ господина, смерть -- кара за ослушанье. я сама вам ноги омою

     и вынесу отборные яства; -- Диоскор, Диоскор, отец мой, что увижу я в окна башни? после отпущу вас на волю

     на четыре стороны света. -- В окно ты увидишь сушу, в другое увидишь море. Только сотворите мне милость,

     три окна мне устройте в башне, Косны устои суши, буйны пучины моря. во имя Отца и Сына

     и Господа Святого Духа.-- Род приходит, и род проходит, но земля и море -- вовеки; Диоскор в дом свой вернулся

     и на третье окно дивится: что было, то и будет вечно, и нет нового под солнцем. -- Варвара, дочь моя, Варвара,

     что в третье окно ты видишь? -- Диоскор, Диоскор, отец мой, что увижу я в окна башни? -- Я вижу в рубище славу

     и свет -- в темнице -- Большие звери терзают малых непроглядной. на суше и в пучине моря;

     Рабы ликуют в оковах, кривого прямым не сделать, и дитя смеется под розгой. и человек -- злее зверя.

     До крови, до кости, до боли, Сердца людей -- жесткие камни, до конца и без конца -- радость. и слава Кесаря -- над миром.

     И земля, и море проходит, Рука его легла на сушу, но любовь пребывает вовеки. другая рука -- на море.

     -- Варвара, дочь моя, Варвара, -- Диоскор, Диоскор, отец мой, что в третье окно ты видишь? что услышу я в окна башни?

     -- Я вижу лицо Друга -- Услышишь, как поют на за сквозными просветами свадьбе, ставней:
на челе Его -- кровавые росы, и в кудрях Его -- влага ночи.
Голова Его клонится тяжко, и нет ей на земле покоя.
Я отворила Ему сердце, я вкусила от ломимого хлеба.
-- Варвара, дочь моя, Варвара, что в третье окно ты слышишь?
-- Я слышу, как поет дева в руках мучителей, в темнице:
отнята ее земная надежда, и Жених ее с нею навеки.
И никто не научится песни, что поют перед престолом Агнца;
кто однажды ее услышал, пойдет за нею навеки.
-- Варвара, дочь моя, Варвара, меч мой творит Кесаря волю.
Моею отцовскою рукою сотворю я Кесаря волю.
-- Да будет воля Отца и Сына и Господа Святого Духа!
БЛАГОВЕЩЕНИЕ


     Вода, отстаиваясь, отдает

     осадок дну, и глубина яснеет.


     Меж голых, дочиста отмытых стен,

     где глинян пол и низок свод; в затворе

     меж четырех углов, где отстоялась

     такая тишина, что каждой вещи

     возвращена существенность: где камень

     воистину есть камень, в очаге

     огонь -- воистину огонь, в бадье

     вода -- воистину вода, и в ней

     есть память бездны, осененной Духом,--


     а больше взгляд не сыщет ничего,--


     меж голых стен, меж четырех углов

     стоит недвижно на молитве Дева.

     Отказ всему, что -- плоть и кровь; предел

     теченью помыслов. Должны умолкнуть

     земные чувства. Видеть и внимать,

     вкушать, и обонять, и осязать

     единое, в изменчивости дней

     неизменяемое: верность Бога.


     Стоит недвижно Дева, покрывалом

     поникнувшее утаив лицо,

     сокрыв от мира -- взор, и мир -- от взора;

     вся сила жизни собрана в уме,

     и собран целый ум в едином слове

     молитвы.

     Как бы страшно стало нам,

     когда бы прикоснулись мы к такой

     сосредоточенности, ни на миг

     не позволяющей уму развлечься.

     Нам показалось бы, что этот свет

     есть смерть. Кто видел Бога, тот умрет,--

     закон для персти.

     Праотец людей,

     вкусив и яд греха, и стыд греха,

     еще в Раю искал укрыть себя,

     поставить Рай между собой и Богом,

     творенье Бога превратив в оплот

     противу Бога, извращая смысл

     подаренного чувствам: видеть все --

     предлог, чтобы не видеть, слышать все --

     предлог, чтобы не слышать; и рассудок

     сменяет помысл помыслом, страшась

     остановиться.

     Всуе мудрецы

     об адамантовых учили гранях,

     о стенах из огня, о кривизне

     пространства: тот незнаемый предел,

     что отделяет ум земной от Бога,

     есть наше невнимание. Когда б

     нам захотеть всей волею -- тотчас

     открылось бы, как близок Бог. Едва

     достанет места преклонить колена.


     Но кто же стерпит, вопрошал пророк,

     пылание огня? Кто стерпит жар

     сосредоточенности? Неповинный,

     сказал пророк. Но и сама невинность

     с усилием на эту крутизну

     подъемлется.

     Внимание к тому,

     что плоти недоступно, есть для плоти

     подобье смерти. Мысль пригвождена,

     и распят ум земной; и это -- крест

     внимания. Вся жизнь заключена

     в единой точке словно в жгучей искре,

     все в сердце собрано, и жизнь к нему

     отхлынула. От побелевших пальцев,

     от целого телесного состава

     жизнь отошла -- и перешла в молитву.


     Колодезь Божий. Сдержана струя,

     и воды отстоялись. Чистота

     начальная: до дна прозрачна глубь.

     И совершилось то, что совершилось:


     меж голых стен, меж четырех углов

     явился, затворенную без звука

     минуя дверь и словно проступив

     в пространстве нашем из иных глубин,

     непредставимых, волей дав себя

     увидеть,-- тот, чье имя: Божья сила.

     Кто изъяснял пророку счет времен

     на бреге Тигра, в огненном явясь

     подобии. Кто к старцу говорил,

     у жертвенника стоя. Божья сила.


     Он видим был -- в пространстве, но пространству

     давая меру, как отвес и ось,

     неся в себе самом уставы те,

     что движут звездами. Он видим был

     меж голых стен, меж четырех углов,

     как бы живой кристалл иль столп огня.

     И слово власти было на устах,

     неотвратимое. И власть была

     в движенье рук, запечатлевшем слово.


     Он говорил. Он обращался к Ней.


     Учтивость неба: он Ее назвал

     по имени. Он окликал Ее

     тем именем земным, которым мать

     Ее звала, лелея в колыбели:

     Мария! Так, как мы Ее зовем

     в молитвах: Благодатная Мария!


     Но странен слуху был той речи звук:

     не лепет губ, и языка, и неба,

     в котором столько влажности, не выдох

     из глуби легких, кровяным теплом

     согретых, и не шум из недр гортани,--

     но так, как будто свет заговорил;

     звучание без плоти и без крови,

     легчайшее, каким звезда звезду

     могла б окликнуть: "Радуйся, Мария!"


     Звучала речь, как бы поющий свет:


     "О, Благодатная -- Господь с Тобою --

     между женами Ты благословенна --"


     Учтивость неба? Ум, осиль: Того,

     Кто создал небеса. Коль эта весть

     правдива, через Вестника Творец

     приветствует творение. Ужель

     вернулось время на заре времен

     неоскверненной: миг, когда судил

     Создатель о земле Своей: "Добро

     зело",-- и ликовали звезды? Где ж

     проклятие земле? Где, дочерь Евы?

     И все легло на острие меча.


     О, лезвие, что пронизало разум до

     сердцевины. Ты, что призвана:

     как знать, что это не соблазн? Как знать,

     что это не зиянье древней бездны

     безумит мысль? Что это не глумленье

     из-за пределов мира, из-за грани

     последнего запрета?

     Сколько дев

     языческих, в чьем девстве -- пустота

     безлюбия, на горделивых башнях

     заждались гостя звездного, чтоб он

     согрел их холод, женскую смесив

     с огнем небесным кровь; из века в век

     сидели по затворам Вавилона

     служанки злого таинства, невесты

     небытия; и молвилась молва

     о высотах Ермонских, где сходили

     для странных браков к дочерям людей

     во славе неземные женихи,

     премудрые,-- и покарал потоп

     их древний грех.

     Но здесь -- иная Дева,

     в чьей чистоте -- вся ревность всех пророков

     Израиля, вся ярость Илии,

     расторгнувшая сеть Астарты; Дева,

     возросшая под заповедью той,

     что верному велит: не принимать

     языческого бреда о Невесте

     превознесенной. Разве не навек

     отсечено запретное?

     Но Вестник

     уже заговорил опять, и речь

     его была прозрачна, словно грань

     между камней твердейшего, и так

     учительно ясна, чтобы воззвать

     из оторопи ум, смиряя дрожь:

     "Не бойся, Мариам; Ты не должна

     страшиться, ибо милость велика

     Тебе от Бога".


     О, не лесть: ни слова

     о славе звездной: все о Боге, только

     о Боге. Испытуется душа:

     воистину ли веруешь, что Бог

     есть Милостивый? -- и дает ответ:

     воистину! До самой глубины:

     воистину! Из сердцевины сердца:

     воистину! Как бы младенца плач,

     стихает смута мыслей, и покой

     нисходит. Тот, кто в Боге утвержден,

     да не подвижется. О, милость, милость,

     как ты тверда.

     И вновь слова звучат

     и ум внимает:

     "Ты зачнешь во чреве,

     И Сын родится от Тебя, и дашь

     Ему Ты имя: Иисус -- Господь

     спасает".

     Имя силы, что во дни

     Навиновы гремело. Солнце, стань

     над Гаваоном и луна -- над долом

     Аиалон!

     "И будет Он велик,

     и назовут Его правдиво Сыном

     Всевышнего; и даст Ему Господь

     престол Давида, пращура Его,

     и воцарится Он над всем народом

     избрания, и царствию Его

     конца не будет".


     Нет, о, нет конца

     отверстой глуби света. Солнце правды,

     от века чаянное, восстает

     возрадовать народы; на возврат

     обращена река времен, и царство

     восстановлено во славе, как во дни

     начальные. О, слава, слава -- злато

     без примеси, без порчи: наконец,

     о, наконец Господь в Своем дому --

     хозяин, и сбываются слова

     обетований. Он приходит -- Тот,

     чье имя чудно: Отрок, Отрасль -- тонкий

     росток процветший, царственный побег

     от корня благородного; о Ком

     порой в загадках, а порой с нежданным

     дерзанием от века весть несли

     сжигаемые вестью; Тот, пред Кем

     в великом страхе лица сокрывают

     Шестикрылатые --


     Но в тишине

     неимоверной ясно слышен голос

     Отроковицы -- ломкий звук земли

     над бездной неземного; и слова

     текут -- студеный и прозрачный ток

     трезвейшей влаги: Внятен в тишине,

     меж: голых стен, меж четырех углов

     вопрос:

     "Как это будет, если Я

     не знаю мужа?"

     -- Голос человека

     пред крутизной всего, что с человеком

     так несоизмеримо. О, зарок

     стыдливости: блюдут ли небеса,

     что человек блюдет? Не пощадит --

     иль пощадит Незримый волю Девы

     и выбор Девы? О, святой затвор

     обета, в тесноте телесной жизни

     хранимого; о, как он устоит

     перед безмерностию, что границ

     не знает? Наставляемой мольба

     о наставлении: "как это будет?" --


     Дверь мороку закрыта. То, что Божье,

     откроет только Бог. На все судил

     Он времена: "Мои пути -- не ваши

     пути". Господне слово твердо. Тайну

     гадания не разрешат. Не тем,

     кто испытует Божий мрак, себя

     обманывая сами, свой ответ

     безмолвию подсказывая, бездне

     нашептывая,-- тем, кто об ответе

     всей слезной болью молит, всей своей

     неразделенной волей, подается

     ответ.

     И Вестник говорит, и вновь

     внимает Наставляемая, ум

     к молчанию понудив:

     "Дух Святой --

     тот Огнь живой, что на заре времен

     витал над бездной, из небытия

     тварь воззывая, возгревая вод

     глубь девственную,-- снидет на Тебя;

     и примет в сень Свою Тебя, укрыв

     как бы покровом Скинии, крыла

     Шехины простирая над Тобой,

     неотлучима от Тебя, как Столп

     святой -- в ночи, во дни -- неотлучим

     был от Израиля, как слава та,

     что осияла новозданный Храм

     и соприсущной стала, раз один

     в покой войдя,-- так осенит Тебя

     Всевышнего всезиждущая сила".


     О, сила. Тот, чье имя -- Божья сила,

     учил о Силе, что для всякой силы

     дает исток. Господень ли глагол

     без силы будет? Сила ль изнеможет

     перед немыслимым, как наша мысль

     изнемогает?

     Длилось, длилось слово

     учительное Вестника -- и вот

     что чудно было:

     ангельская речь--

     как бы не речь, а луч, как бы звезда,

     глаголющая -- что же возвещала

     она теперь? Какой брала пример

     для проповеди? Чудо -- о, но чудо

     житейское; для слуха Девы -- весть

     семейная, как искони ведется

     между людьми, в стесненной теплоте

     плотского, родового бытия,

     где жены в участи замужней ждут

     рождения дитяти, где неплодным

     лишь слезы уготованы. И Дева

     семейной вести в ангельских устах

     внимала -- делу силы Божьей.

     "Вот

     Елисавета, сродница Твоя,

     бесплодной нарицаемая, сына

     в преклонных летах зачала; и месяц

     уже шестой ее надеждам".

     Знак

     так близок для Внимающей, да будет

     Ей легче видеть: как для Бога все

     возможно -- и другое: как примера

     смирение -- той старицы стыдливо

     таимая, в укроме тишины

     лелеемая радость -- гонит прочь

     все призраки, все тени, все подобья

     соблазна древнего. Недоуменье

     ушло, и твердо стало сердце, словно

     Господней силой огражденный град.


     И совершилось то, что совершилось:


     как бы свидетель правомочный, Вестник

     внимал, внимали небеса небес,

     внимала преисподняя, когда

     слова сумела выговорить Дева

     единственные, что звучат, вовеки

     не умолкая, через тьму времен

     глухонемую:

     "Се, Раба Господня;

     да будет Мне по слову Твоему".


    

... ... ...
Продолжение "Из духовных стихов" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Из духовных стихов
показать все


Анекдот 
Есть такая категория российских ученых, которым очень хочется получить мировую известность (и побыстрее!), хотя данных для этого у них не очень много, а заслуг научных - и того меньше. Такие деятели обычно уповают на то, что вот если бы их великие научные труды перевести на иноземную мову, то тогда бы они сразу получили минимум Нобелевскую. Редко, но такие переводы все же выходят в свет. Недавно я ознакомился с одним таким трудом на английской мове, изданным в Москве неким профессором П. под названием "Тextbook of Hygiene and Ecology" ("Учебник гигиены и экологии"). Принес мне его мой студент - кениец и попросил ознакомиться, что сопровождалось задорным кенийскиим смехом. Я не очень понял причины смеха, и отложил знакомство с этим эпохальным трудом до вечера, типа "почитаю перед сном". Вопреки ожиданию, быстро заснуть с этой книжкой не удалось. Мы с женой, можно сказать, зачитывались гигиеническими перлами на английском языке. Не знаю, кто был переводчиком данного труда, но скорее всего, это был либо ученик пятого класса средней школы, либо очень не любящий профессора студент. На каждой странице было 20-30 кошмарных ошибок, часть из которых не просто глупые, но при этом и смешные. Ну, например, ультрафиолет предназначается, оказывается, не для закаливания детей, а для их "отверждения". Мужчины и женщины в англ. яз. обозначаются, оказывается, как "mens" и "womens" (обычно уже пятиклассники пишут эти слова правильно). На обложке, рядом с красочным портретом седовласого мужа, написавшего сей опус, на английском языке красуется следующий текст - "Профессор П. (две ошибки в имени и одна в отчестве) - член международной академии ПРЕДОТВРАЩЕНИЯ ЖИЗНЕННОЙ АКТИВНОСТИ" (International Academy of Prevention of Life Activity). Все это издано под эгидой одного из московских медвузов... Товарищи ученые! ТщательнЕе надо с переводами на незнакомую Вам мову!
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100