Записки Шерлока Холмса - Холмса - Желтое лицо #2Проза и поэзия >> Переводная проза >> Конан Дойль, Артур >> Записки Шерлока Холмса Читать целиком Артур Конан Дойл. Желтое лицо
--------------------
Артур Конан Дойл. Желтое лицо
("Архив Шерлока Холмса" #2)
Arthur Conan Doyle. The Yellow Face
("Memoirs of Sherlock Holmes" #2)
Перевод М. Вольпин
____________________________________
Из библиотеки Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
--------------------
Вполне естественно, что я, готовя к изданию эти короткие очерки, в
основу которых легли те многочисленные случаи, когда своеобразный талант
моего друга побуждал меня жадно выслушивать его отчет о какой-нибудь
необычной драме, а порой и самому становиться ее участником, что я при
этом чаще останавливаюсь на его успехах, чем на неудачах. Я поступаю так
не в заботе о его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила
его в тупик, он особенно удивлял меня своей энергией и многогранностью
дарования. Я поступаю так по той причине, что там, где Холмс терпел
неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и
тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так,
что мой друг заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У меня записано
пять-шесть случаев этого рода, и среди них наиболее яркими и
занимательными представляются два - дело о втором пятне и та история,
которую я собираюсь сейчас рассказать.
Шерлок Холмс редко занимался тренировкой ради тренировки. Немного
найдется людей, в большей мере способных к напряжению всей своей
мускульной силы, и в своем весе он был бесспорно одним из лучших боксеров,
каких я только знал; но в бесцельном напряжении телесной силы он видел
напрасную трату энергии, и его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех
случаев, когда дело касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно
неутомим и неотступен, хотя, казалось бы, для этого требовалось постоянная
и неослабная тренировка; но, правда, он всегда соблюдал крайнюю
умеренность в еде и в своих привычках, был до строгости прост. Он не был
привержен ни к каким порокам, а если изредка и прибегал к кокаину то разве
что в порядке протеста против однообразия жизни, когда загадочные случаи
становились редки и газеты не предлагали ничего интересного.
Как-то ранней весной он был в такой расслабленности, что пошел со
мной днем прогуляться в парк. На вязах только еще пробивались хрупкие
зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки каштанов уже начали
развертываться в пятиперстные листики. Два часа мы прохаживались вдвоем,
большей частью молча, как и пристало двум мужчинам, превосходно знающим
друг друга. Было около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.
- Разрешите доложить, сэр, - сказал наш мальчик-лакей, открывая нам
дверь. - Тут приходил один джентльмен, спрашивал вас, сэр.
Холмс посмотрел на меня с упреком.
- Вот вам и погуляли среди дня! - сказал он. - Так он ушел, этот
джентльмен?
- Да, сэр.
- Ты не предлагал ему зайти?
- Предлагал, сэр, он заходил и ждал.
- Долго он ждал?
- Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он все
расхаживал, пока тут был, притоптывал ногой. Я ждал за дверью, сэр, и мне
все было слышно. Наконец он вышел в коридор и крикнул: "Что же он так
никогда и не придет, этот человек?" Это его точные слова, сэр. А я ему:
"Вам только надо подождать еще немного". "Так я, - говорит, - подожду на
свежем воздухе, а то я просто задыхаюсь! Немного погодя зайду еще раз", -
с этим он встал и ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не
удержать.
- Хорошо, хорошо, ты сделал что мог, - сказал Холмс, проходя со мной
в нашу общую гостиную. - Как все-таки досадно получилось, Уотсон! Мне
позарез нужно какое-нибудь интересное дело, а это, видно, такое и есть,
судя по нетерпению джентльмена. Эге! Трубка на столе не ваша! Значит, это
он оставил свою. Добрая старая трубка из корня вереска с длинным чубуком,
какой в табачных магазинах именуется янтарным. Хотел бы я знать, сколько в
Лондоне найдется чубуков из настоящего янтаря! Иные думают, что признаком
служит муха. Возникла, знаете, целая отрасль промышленности - вводить
поддельную муху в поддельный янтарь. Он был, однако, в сильном
расстройстве, если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.
- Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит? - спросил я.
- Такая трубка стоит новая семь с половиной шиллингов. А между тем
она, как видите, дважды побывала в починке: один раз чинилась деревянная
часть, другой - янтарная. Починка, заметьте, оба раза стоила дороже самой
трубки - здесь в двух местах перехвачено серебряным кольцом. Человек
должен очень дорожить трубкой, если предпочитает дважды чинить ее, вместо
того, чтобы купить за те же деньги новую.
- Что-нибудь еще? - спросил я, видя, что Холмс вертит трубку в руке и
задумчиво, как-то по-своему ее разглядывает. Он высоко поднял ее и
постукивал по ней длинным и тонким указательным пальцем, как мог бы
профессор, читая лекцию, постукивать по кости.
- Трубки бывают обычно очень интересны, - сказал он. - Ничто другое
не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов да
шнурков на ботинках. Здесь, впрочем, указания не очень выраженные и не
очень значительные. Владелец, очевидно, крепкий человек с отличными
зубами, левша, неаккуратный и не склонен наводить экономию.
Мой друг бросал эти сведения небрежно, как бы вскользь, но я видел,
что он скосил на меня взгляд, проверяя, слежу ли я за его рассуждением.
- Вы думаете, человек не стеснен в деньгах, если он курит трубку за
семь шиллингов? - спросил я.
- Он курит гросвенорскую смесь по восемь пенсов унция, - ответил
Холмс, побарабанив по голове трубки и выбив на ладонь немного табаку. - А
ведь можно и за половину этой цены купить отличный табак - значит, ему не
приходится наводить экономию.
- А прочие пункты?
- Он имеет привычку прикуривать от лампы и газовой горелки. Вы
видите, что трубка с одного боку сильно обуглилась. Спичка этого, конечно,
не наделала бы. С какой стати станет человек, разжигая трубку, держать
спичку сбоку? А вот прикурить от лампы вы не сможете, не опалив головки. И
опалена она с правой стороны. Отсюда я вывожу, что ее владелец левша.
Попробуйте сами прикурить от лампы и посмотрите, как, естественно, будучи
правшой, вы поднесете трубку к огню левой ее стороной. Иногда вы, может
быть, сделаете и наоборот, но не будете так поступать из раза в раз. Эту
трубку постоянно подносили правой стороной. Далее, смотрите, он прогрыз
янтарь насквозь. Это может сделать только крепкий, энергичный человек да
еще с отличными зубами. Но, кажется, я слышу на лестнице его шаги, так что
нам будет что рассмотреть поинтересней трубки.
Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и в комнату вошел высокий
молодой человек. На нем был отличный, но не броский темно-серый костюм, и
в руках он держал коричневую фетровую шляпу с широкими полями. Выглядел он
лет на тридцать, хотя на самом деле был, должно быть, старше.
- Извините, - начал он в некотором смущении. - Полагаю, мне бы
следовало постучать. Да, конечно, следовало... Понимаете, я несколько
расстроен, тем и объясняется... - Он провел рукой по лбу, как делает
человек, когда он сильно не в себе, и затем не сел, а скорей упал на стул.
- Я вижу вы ночи две не спали, - сказал Холмс в спокойном, сердечном
тоне. - Это изматывает человека больше, чем работа, и даже больше, чем
наслаждение. Разрешите спросить, чем могу вам помочь?
- Мне нужен ваш совет, сэр. Я не знаю, что мне делать, все в моей
жизни пошло прахом.
- Вы хотели бы воспользоваться моими услугами сыщика-консультанта?
- Не только. Я хочу услышать от вас мнение рассудительного
человека... и человека, знающего свет. Я хочу понять, что мне теперь
делать дальше. Я так надеюсь, что вы мне что-то посоветуете.
Он не говорил, а выпаливал резкие, отрывочные фразы, и мне казалось,
что говорить для него мучительно и что он все время должен превознемогать
себя усилием воли.
- Дело это очень щепетильное, - продолжал он. - Никто не любит
говорить с посторонними о своих семейных делах. Ужасно, знаете, обсуждать
поведение своей жены с людьми, которых ты видишь в первый раз. Мне
противно, что я вынужден это делать! Но я больше не в силах терпеть, и мне
нужен совет.
- Мой милый мистер Грэнт Манро... - начал Холмс.
Наш гость вскочил со стула.
- Как! - вскричал он. - Вы знаете мое имя?
- Если вам желательно сохранять инкогнито, - сказал с улыбкой Холмс,
- я бы посоветовал отказаться от обыкновения проставлять свое имя на
подкладке шляпы или уж держать ее тульей к собеседнику. Я как раз
собирался объяснить вам, что мы с моим другом выслушали в этой комнате
немало странных тайн и что мы имели счастье внести мир во многие
встревоженные души. Надеюсь, нам удастся сделать то же и для вас. Я
попрошу вас, поскольку время может оказаться дорого, не тянуть и сразу
изложить факты.
Наш гость опять провел рукой по лбу, как будто исполнить эту просьбу
ему было до боли тяжело. По выражению его лица и по каждому жесту я видел,
что он сдержанный, замкнутый человек, склонный скорее прятать свои раны,
нежели чванливо выставлять их напоказ. Потом он вдруг взмахнул стиснутым
кулаком, как бы отметая прочь всю сдержанность, и начал.
- Факты эти таковы, мистер Холмс. Я женатый человек, и женат я три
года. Все это время мы с женой искренне любили друг друга, и были очень
счастливы в нашей брачной жизни. Никогда у нас не было ни в чем разлада -
ни в мыслях, ни в словах, ни на деле. И вот в этот понедельник между нами
вдруг возник барьер: я открываю, что в ее жизни и в ее мыслях есть что-то,
о чем я знаю так мало, как если б это была не она, а та женщина, что метет
улицу перед нашим домом. Мы сделались чужими, и я хочу знать, почему.
Прежде, чем рассказывать дальше, я хочу, чтобы вы твердо знали одно,
мистер Холмс: Эффи любит меня. На этот счет пусть не будет у вас никаких
сомнений. Она любит меня всем сердцем, всей душой и никогда не любила
сильней, чем теперь. Я это знаю, чувствую. Этого я не желаю обсуждать.
Мужчина может легко различить, любит ли его женщина. Но между нами легла
тайна, и не пойдет у нас по-прежнему, пока она не разъяснится.
- Будьте любезны, мистер Манро, излагайте факты, - сказал Холмс с
некоторым нетерпением.
- Я сообщу вам, что мне известно о прошлой жизни Эффи. Она была
вдовой, когда мы с нею встретились, хотя и совсем молодою - ей было
двадцать пять. Звали ее тогда миссис Хеброн. В юности она уехала в
Америку, и жила одна там в городе Атланте, где и вышла замуж за этого
Хеброна, адвоката с хорошей практикой. У них был ребенок, но потом там
вспыхнула эпидемия желтой лихорадки, которая и унесла обоих - мужа и
ребенка. Я видел сам свидетельство о смерти мужа. После этого Америка ей
опротивела, она вернулась на родину и стала жить с теткой, старой девой, в
Мидлеексе, в городе Пиннере. Пожалуй, следует упомянуть, что муж не
оставил ее без средств: у нее был небольшой капитал - четыре с половиной
тысячи фунтов, которые он так удачно поместил, что она получала в среднем
семь процентов. Она прожила в Пиннере всего полгода, когда я встретился с
ней. Мы полюбили друг друга и через несколько недель поженились. Сам я
веду торговлю хмелем, и, так как мой доход составляет семь-восемь сотен в
год, мы живем не нуждаясь, снимаем виллу в Норбери за восемьдесят фунтов в
год. У нас там совсем по-дачному, хоть это и близко от города. Рядом с
нами, немного дальше по шоссе, гостиница и еще два дома, прямо перед нами
- поле, а по ту сторону его - одинокий коттедж; и, помимо этих домов,
никакого жилья ближе, чем на полпути до станции. Выпадают такие месяцы в
году, когда дела держат меня в городе, но летом я бываю более или менее
свободен, и тогда мы с женою в нашем загородном домике так счастливы, что
лучше и желать нельзя. Говорю вам, между нами никогда не было никаких
размолвок, пока не началась эта проклятая история.
Одну вещь я вам должен сообщить, прежде чем стану рассказывать
дальше. Когда мы поженились, моя жена перевела на меня все свое состояние
- в сущности, вопреки моей воле, потому что я понимаю, как неудобно это
может обернуться, если мои дела пойдут под уклон. Но она так захотела, и
так было сделано. И вот шесть недель тому назад она вдруг говорит мне:
- Джек, когда ты брал мои деньги, ты сказал, что когда бы они мне ни
понадобились, мне довольно будет просто попросить.
- Конечно, - сказал я, - они твои.
- Хорошо, - сказала она, - мне нужно сто фунтов.
Я опешил - я думал, ей понадобилось на новое платье или что-нибудь в
этом роде.
- Зачем тебе вдруг? - спросил я.
- Ах, - сказала она шаловливо, - ты же говорил, что ты только мой
банкир, а банкиры, знаешь, никогда не спрашивают.
- Если тебе в самом деле нужны эти деньги, ты их, конечно, получишь,
- сказал я.
- Да, в самом деле нужны.
- И ты мне не скажешь, на что?
- Может быть, когда-нибудь и скажу, но только, Джек, не сейчас.
Пришлось мне этим удовлетвориться, хотя до сих пор у нас никогда не
было друг от друга никаких секретов. Я выписал ей чек и больше об этом
деле не думал. Может быть, оно и не имеет никакого отношения к тому, что
произошло потом, но я посчитал правильным рассказать вам о нем.
Так вот, как я уже упоминал, неподалеку от нас стоит коттедж. Нас от
него отделяет только поле, но, чтобы добраться до него, надо сперва пройти
по шоссе, а потом свернуть по проселку. Сразу за коттеджем славный
сосновый борок, я люблю там гулять, потому что среди деревьев всегда так
приятно. Коттедж последние восемь месяцев стоял пустой, и было очень жаль,
потому что это премилый двухэтажный домик с крыльцом на старинный манер и
жимолостью вокруг. Я, бывало, остановлюсь перед этим коттеджем и думаю,
как мило было бы в нем устроиться.
Так вот в этот понедельник вечером я пошел погулять в свой любимый
борок, когда на проселке мне встретился возвращающийся пустой фургон, а на
лужайке возле крыльца я увидел груду ковров и разных вещей. Было ясно, что
коттедж наконец кто-то снял. Я прохаживался мимо, останавливался, как
будто от нечего делать, - стою, оглядываю дом, любопытствуя, что за люди
поселились так близко от нас. И вдруг вижу в одном из окон второго этажа
чье-то лицо, уставившееся прямо на меня.
Не знаю, что в нем было такого, мистер Холмс, только у меня мороз
пробежал по спине. Я стоял в отдалении, так что не мог разглядеть черты,
но было в этом лице что-то неестественное, нечеловеческое. Такое создалось
у меня впечатление. Я быстро подошел поближе, чтобы лучше разглядеть
следившего за мной. Но едва я приблизился, лицо вдруг скрылось - и так
внезапно, что оно, показалось мне, нырнуло во мрак комнаты. Я постоял
минут пять, думая об этой истории и стараясь разобраться в своих
впечатлениях. Я не мог даже сказать, мужское это было лицо или женское.
Больше всего меня поразил его цвет. Оно было мертвенно-желтое с лиловыми
тенями и какое-то застывшее, отчего и казалось таким жутко неестественным.
Я до того расстроился, что решил узнать немного больше о новых жильцах. Я
подошел и постучался в дверь, и мне тут же открыла худая высокая женщина с
неприветливым лицом.
- Чего вам надо? - спросила она с шотландским акцентом.
- Я ваш сосед, вон из того дома, - ответил я, кивнув на нашу виллу. -
Вы, я вижу, только что приехали, я и подумал, не могу ли я быть вам
чем-нибудь полезен.
- Эге! Когда понадобитесь, мы сами вас попросим, - сказала она и
хлопнула дверью у меня перед носом.
Рассердясь на такую грубость, я повернулся и пошел домой. Весь вечер,
как ни старался я думать о другом, я не мог забыть призрака в окне и ту
грубую женщину. Я решил ничего жене не рассказывать - она нервная,
впечатлительная женщина, и я не хотел делиться с нею неприятным
переживанием. Все же перед сном я как бы невзначай сказал ей, что в
коттедже появились жильцы, на что она ничего не ответила.
Я вообще сплю очень крепко. В семье у нас постоянно шутили, что ночью
меня пушкой не разбудишь; но почему-то как раз в эту ночь - потому ли, что
я был немного возбужден своим маленьким приключением, или по другой
причине, не знаю, - только спал я не так крепко, как обычно. Я смутно
сознавал сквозь сон, что в комнате что-то происходит, и понемногу до меня
дошло, что жена стоит уже в платье и потихоньку надевает пальто и шляпу.
Мои губы шевельнулись, чтобы пробормотать сквозь сон какие-то слова
недоумения или упрека за эти несвоевременные сборы, когда, вдруг приоткрыв
глаза, я посмотрел на озаренное свечой лицо, и у меня отнялся язык от
изумления. Никогда раньше я не видел у нее такого выражения лица - я даже
не думал, что ее лицо может быть таким. Она была мертвенно-бледна, дышала
учащенно и, застегивая пальто, украдкой косилась на кровать, чтобы
проверить, не разбудила ли меня. Потом, решив, что я все-таки сплю, она
бесшумно выскользнула из комнаты, и секундой позже раздался резкий скрип,
какой могли произвести только петли парадных дверей. Я приподнялся в
постели, потер кулаком о железный край кровати, чтобы увериться, что это
не сон. Потом я достал часы из-под подушки. Они показывали три пополуночи.
Что на свете могло понадобиться моей жене в тот час на шоссейной дороге?
Я просидел так минут двадцать, перебирая это все в уме и стараясь
подыскать объяснение. Чем больше я думал, тем это дело представлялось мне
необычайней и необъяснимей. Я еще ломал над ним голову, когда опять
послышался скрип петель внизу, и затем по лестнице раздались ее шаги.
- Господи, Эффи, где это ты была? - спросил я, как только она вошла.
Она задрожала и вскрикнула, когда я заговорил, и этот сдавленный крик
и дрожь напугали меня больше, чем все остальное, потому что в них было
что-то невыразимо виноватое. Моя жена всегда была женщиной прямого и
открытого нрава, но я похолодел, когда увидел, как она украдкой
пробирается к себе же в спальню и дрожит оттого, что муж заговорил с ней.
- Ты не спишь, Джек? - вскрикнула она с нервным смешком. - Смотри, а
я-то думала, тебя ничем не разбудишь.
- Где ты была? - спросил я строже.
- Так понятно, что это тебя удивляет, - сказала она, и я увидел, что
пальцы ее дрожат, расстегивая пальто. - Я и сама не припомню, чтобы
когда-нибудь прежде делала такую вещь. Понимаешь, мне вдруг стало душно, и
меня прямо-таки неодолимо потянуло подышать свежим воздухом. Право, мне
кажется, у меня был бы обморок, если бы я не вышла на воздух. Я постояла
несколько минут в дверях, и теперь я совсем отдышалась.
Рассказывая мне эту историю, она ни разу не поглядела в мою сторону,
и голос у нее был точно не свой. Мне стало ясно, что она говорит неправду.
Я ничего не сказал в ответ и уткнулся лицом в стенку с чувством дурноты и
с тысячью ядовитых подозрений и сомнений в голове. Что скрывает от меня
жена? Где она побывала во время своей странной прогулки? Я чувствовал, что
не найду покоя, пока этого не узнаю, и все-таки мне претило расспрашивать
дальше после того, как она уже раз солгала. До конца ночи я кашлял и
ворочался с боку на бок, строя догадку за догадкой, одна другой
невероятнее. Назавтра мне нужно было ехать в город, но я был слишком
взбудоражен и даже думать не мог о делах. Моя жена была, казалось,
расстроена не меньше, чем я, и по ее быстрым вопросительным взглядам,
которые она то и дело бросала на меня, я видел: она поняла, что я не
поверил ее объяснению, и прикидывает, как ей теперь быть. За первым
завтраком мы едва обменялись с ней двумя-тремя словами, затем я сразу
вышел погулять, чтобы собраться с мыслями на свежем утреннем воздухе.
Я дошел до Хрустального дворца, просидел там целый час в парке и
вернулся в Норбери в начале второго. Случилось так, что на обратном пути
мне нужно было пройти мимо коттеджа, и я остановился на минутку
посмотреть, не покажется ли опять в окошке то странное лицо, что глядело
на меня накануне. Я стою и смотрю, и вдруг - вообразите себе мое
удивление, мистер Холмс, - дверь открывается, и выходит моя жена!
Я онемел при виде ее, но мое волнение было ничто перед тем, что
отразилось на ее лице, когда глаза наши встретились. В первую секунду она
как будто хотела шмыгнуть обратно в дом; потом, поняв, что всякая попытка
спрятаться будет бесполезна, она подошла ко мне с побелевшим лицом и с
испугом в глазах, не вязавшимся с ее улыбкой.
- Ах, Джек, - сказала она, - я заходила сейчас туда спросить, не могу
ли я чем-нибудь помочь нашим новым соседям. Что ты так смотришь на меня,
Джек? Ты на меня сердишься?
- Так! - сказал я. - Значит, вот куда ты ходила ночью?
- Что ты говоришь? - закричала она.
- Ты ходила туда. Я уверен. Кто эти люди, что ты должна навещать их в
такой час?
- Я не бывала там раньше.
- Как ты можешь утверждать вот так заведомую ложь? - закричал я. - У
тебя и голос меняется, когда ты это говоришь. Когда у меня бывали от тебя
секреты? Я сейчас же войду в дом и узнаю, в чем дело.
- Нет, нет, Джек, ради Бога! - У нее осекся голос, она была сама не
своя от волнения. Когда же я подошел к дверям, она судорожно схватила меня
за рукав и с неожиданной силой оттащила прочь.
- Умоляю тебя, Джек, не делай этого, - кричала она. - Клянусь, я все
тебе расскажу когда-нибудь, но если ты сейчас войдешь в коттедж, ничего из
этого не выйдет кроме горя. - А потом, когда я попробовал ее отпихнуть,
она прижалась ко мне с исступленной мольбой.
- Верь мне, Джек! - кричала она. - Поверь мне на этот только раз! Я
никогда не дам тебе повода пожалеть об этом. Ты знаешь, я не стала б
ничего от тебя скрывать иначе, как ради тебя самого. Дело идет о всей
нашей жизни. Если ты сейчас пойдешь со мной домой, все будет хорошо. Если
ты вломишься в этот коттедж, у нас с тобой все будет испорчено.
Она говорила так убежденно, такое отчаяние чувствовалось в ее голосе
и во всей манере, что я остановился в нерешительности перед дверью.
- Я поверю тебе на одном условии - и только на одном, - сказал я
наконец, - с этой минуты между нами никаких больше тайн! Ты вольна
сохранить при себе свой секрет, но ты пообещаешь мне, что больше не будет
ночных хождений в гости, ничего такого, что нужно от меня скрывать. Я
согласен простить то, что уже в прошлом, если ты дашь мне слово, что в
будущем ничего похожего не повторится.
- Я знала, что ты мне поверишь, - сказала она и вздохнула с
облегчением. - Все будет, как ты пожелаешь. Уйдем же, ах, уйдем от этого
дома! - Все еще цепко держась за мой рукав, она увела меня прочь от
коттеджа.
Я оглянулся на ходу - из окна на втором этаже за нами следило то
желтое, мертвенное лицо. Что могло быть общего у этой твари и моей жены? И
какая могла быть связь между Эффи и той простой и грубой женщиной, которую
я видел накануне? Даже странно было спрашивать, и все-таки я знал, что у
меня не будет спокойно на душе, покуда я не разрешу загадку.
Два дня спустя я сидел дома и моя жена как будто честно соблюдала наш
уговор; во всяком случае, насколько мне было известно, она даже не
выходила из дому. Но на третий день я получил прямое доказательство, что
ее торжественного обещания было недостаточно, чтобы пересилить то тайное
воздействие, которое отвлекало ее от мужа и долга.
В тот день я поехал в город, но вернулся поездом не три тридцать
шесть, как обычно, а пораньше - поездом два сорок. Когда я вошел в дом,
наша служанка вбежала в переднюю с перепуганным лицом.
- Где хозяйка? - спросил я.
- А она, наверно, вышла погулять, - ответила девушка.
В моей голове сейчас же зародились подозрения. Я побежал наверх
удостовериться, что ее в самом деле нет дома. Наверху я случайно посмотрел
в окно и увидел, что служанка, с которой я только что разговаривал, бежит
через поле прямиком к коттеджу. Я, конечно, сразу понял, что это все
означает: моя жена пошла туда и попросила служанку вызвать ее, если я
вернусь. Дрожа от бешенства, я сбежал вниз и помчался туда же, решив раз и
навсегда положить конец этой истории. Я видел, как жена со служанкой
бежали вдвоем по проселку, но я не стал их останавливать. То темное, что
омрачало мою жизнь, затаилось в коттедже. Я дал себе слово: что бы ни
случилось потом, но тайна не будет больше тайной. Подойдя к дверям, я даже
не постучался, а прямо повернул ручку и ворвался в коридор.
На первом этаже было тихо и мирно. В кухне посвистывал на огне
котелок, и большая черная кошка лежала, свернувшись клубком, в корзинке;
но нигде и следа той женщины, которую я видел в прошлый раз. Я кидаюсь из
кухни в комнату - и там никого. Тогда я взбежал по лестнице и убедился,
что в верхних двух комнатах пусто и нет никого. Во всем доме ни души!
Мебель и картины были самого пошлого, грубого пошиба, кроме как в
одной-единственной комнате - той, в окне которой я видел то странное лицо.
Здесь было уютно и изящно, и мои подозрения разгорелись яростным, злым
огнем, когда я увидел, что там стоит на камине карточка моей жены: всего
три месяца тому назад она по моему настоянию снялась во весь рост, и это
была та самая фотография! Я пробыл в доме довольно долго, пока не
убедился, что там и в самом деле нет никого. Потом я ушел, и у меня было
так тяжело на сердце, как никогда в жизни. Жена встретила меня в передней,
когда я вернулся домой, но я был так оскорблен и рассержен, что не мог с
ней говорить, и пронесся мимо нее прямо к себе в кабинет.
Она, однако, вошла следом за мной, не дав мне даже времени закрыть
дверь.
- Мне очень жаль, что я нарушила обещание, Джек, - сказала она, - но
если бы ты знал все обстоятельства, ты, я уверена, простил бы меня.
- Так расскажи мне все, - говорю я.
- Я не могу, Джек, не могу! - закричала она.
- Пока ты мне не скажешь, кто живет в коттедже и кому это ты подарила
свою фотографию, между нами больше не может быть никакого доверия, -
ответил я и, вырвавшись от нее, ушел из дому. Это было вчера, мистер
Холмс, и с того часа я ее не видел и не знаю больше ничего об этом
странном деле. В первый раз легла между нами тень, и я так потрясен, что
не знаю, как мне теперь вернее всего поступить. Вдруг сегодня утром меня
осенило, что если есть на свете человек, который может дать мне совет, так
это вы, и вот я поспешил к вам и безоговорочно отдаюсь в ваши руки. Если я
что-нибудь изложил неясно, пожалуйста, спрашивайте. Но только скажите
скорей, что мне делать, потому что я больше не в силах терпеть эту муку.
Мы с Холмсом с неослабным вниманием слушали эту необыкновенную
историю, которую он нам рассказывал отрывисто, надломленным голосом, как
говорят в минуту сильного волнения. Мой товарищ сидел некоторое время
молча, подперев подбородок рукой и весь уйдя в свои мысли.
- Скажите, - спросил он наконец, - вы могли бы сказать под присягой,
что лицо, которое вы видели в окне, было лицом человека?
- Оба раза, что я его видел, я смотрел на него издалека, так что
сказать это наверное никак не могу.
- И, однако же, оно явно произвело на вас неприятное впечатление.
- Его цвет казался неестественным, и в его чертах была странная
неподвижность. Когда я подходил ближе, оно как-то рывком исчезало.
- Сколько времени прошло с тех пор, как жена попросила у вас сто
фунтов?
- Почти два месяца.
- Вы когда-нибудь видели фотографию ее первого мужа?
- Нет, в Атланте вскоре после его смерти произошел большой пожар, и
все ее бумаги сгорели.
- Но все-таки у нее оказалось свидетельство о его смерти. Вы сказали,
что вы его видели?
- Да, она после пожара выправила дубликат.
- Вы хоть раз встречались с кем-нибудь, кто был с ней знаком в
Америке?
- Нет.
- Она когда-нибудь заговаривала о том, чтобы съездить туда?
- Нет.
- Не получала оттуда писем?
- Насколько мне известно, - нет.
- Благодарю вас. Теперь я хотел бы немножко подумать об этом деле.
Если коттедж оставлен навсегда, у нас могут возникнуть некоторые
трудности; если только на время, что мне представляется более вероятным,
то это значит, что жильцов вчера предупредили о вашем приходе, и они
успели скрыться, - тогда, возможно, они уже вернулись, и мы все это легко
выясним. Я вам посоветую: возвращайтесь в Норбери и еще раз осмотрите
снаружи коттедж. Если вы убедитесь, что он обитаем, не врывайтесь сами в
дом, а только дайте телеграмму мне и моему другу. Получив ее, мы через час
будем у вас, а там мы очень скоро дознаемся, в чем дело.
- Ну, а если в доме все еще никого нет?
- В этом случае я приеду завтра, и мы с вами обсудим, как быть. До
свидания, и главное - не волнуйтесь, пока вы не узнали, что вам в самом
деле есть из-за чего волноваться.
- Боюсь, дело тут скверное, Уотсон, - сказал мой товарищ, когда,
проводив мистера Грэнт Манро до дверей, он вернулся в наш кабинет. - Как
оно вам представляется?
- Грязная история, - сказал я.
- Да. И подоплекой здесь шантаж, или я жестоко ошибаюсь.
- А кто шантажист?
... ... ... Продолжение "Желтое лицо #2" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |