|
|
|
|
|
Николай Лесков - Лесков - Еврей в РоссииПроза и поэзия >> Русская классика >> Николай Лесков Читать целиком Николай Лесков. Еврей в России
---------------------------------------------------------------
Воспроизведение сокращенной публикации в "Дружбе Народов"
Москва "Книга" 1990
ББК 84Р1-4
Л50
ISBN 5-212-00577-9
Л 4702010104-135
OCR: Каледин О.Н. (Kaledin@mail.ru,Kaledin@mailru.com)
---------------------------------------------------------------
Аннинский. Несколько замечаний по еврейскому вопросу
Лесков, читаемый сегодня
История этого текста, написанного популярнейшим русским классиком и,
однако, до сей поры практически читателям неизвестного, выясняется из двух
источников: из книги Андрея Лескова "Жизнь Николая Лескова" (М" 1984.Т.2.
С.226-228) и из комментариев известного историка и архивиста Юлия Гессена.
История такова. После того как на юге России в 1881-1882 гг. прошла волна
погромов, царское правительство решило создать для рассмотрения причин
произошедшего особую комиссию. Ее возглавил граф К.Пален. Вопрос стоял в
следующей плоскости: являются ли погромы ответом "толпы" на эксплуатацию,
которой якобы подвергали евреи окружающее население, и соответственно надо
ли для устранения причины погромов пресечь экономическую деятельность евреев
и отгородить их от прочего населения или надо решать еврейскую проблему на
путях общего развития народной жизни, вовлекая евреев в общегражданский
процесс. Таков был контекст.
Стремясь участвовать в работе комиссии Палена и влиять на ее решения,
еврейская община Петербурга решила подготовить соответствующие материалы,
заказав нескольким писателям, евреям и неевреям, тематические разработки.
Лесков был избран в качестве автора по теме "быт и нравы евреев".
Выбор Лескова в качестве автора был неслучаен, хотя и не лишен
пикантности: автор "Владычного суда", "Жидовской кувырколлегии" и
"Ракушанского меламеда" считался в этом вопросе признанным экспертом, однако
не избежал и обвинений в антисемитизме, довольно, впрочем, темных и смутных
как по причине их абсурдности, так и потому, что подобные обвинения бывает
унизительно опровергать.
В начале 1883 г. к Лескову явился с соответствующим предложением юрист
П.Л.Розенберг. Лесков на его предложение согласился и засел за работу. К
декабрю того же года он написал очерк "Еврей в России. Несколько замечаний
по еврейскому вопросу", объемом около пяти листов. 21 декабря 1883 г. текст
был цензурован и отпечатан брошюрой в количестве 50 экземпляров,
предназначенных не для продажи, а исключительно для комиссии Палена. Автор
указан не был.
На своем личном экземпляре Лесков сделал надпись: "Эту книгу,
напечатанную с разрешения министра внутренних дел графа Дм. А. Толстого,
написал Я, Николай Лесков, а представил ее к печати некий Петр Львович
Розенберг, который отмечен ее фиктивным автором". Экземпляр с этой надписью,
переданный сыном писателя в архив, впоследствии пропал. Утрачены были
практически и все 50 книжек тиража. Однако сведения о тексте проникли в
печать: обсуждались и цитировались фрагменты из него в отчетах о работе
комиссии. Узкий круг знал секрет авторства: сохранилось письмо Н.Лескову от
Владимира Соловьева, что тот прочел "Еврея в России" и что "по живости,
полноте и силе аргументации" считает его лучшим по этому предмету трактатом,
какой только знает. Однако сколько-нибудь широкому кругу читателей работа
Н.Лескова осталась неизвестной: она не вошла не только ни в одно из
прижизненных изданий его сочинений, но и в библиографические указатели его
творчества. Русский писатель, выступивший в защиту евреев, остался при своей
темной и смутной в этом отношении репутации. В России такое бывает.
Продолжилась эта история треть века спустя. В 1916 г. Юлий Гессен
совершенно случайно наткнулся на черновик и беловик анонимной рукописи по
еврейскому вопросу (что и привлекло его, так как Гессен был крупнейшим
знатоком темы и инициатором "Еврейской энциклопедии"). Вчитавшись, он
припомнил что-то близкое в отчетах комиссии Палена. Остальное было вопросом
техники: сличив почерк, Гессен убедился, что у него в руках авторский
оригинал лесковского очерка. В 1919 г. Гессен издал его в Петроградском
государственном издательстве отдельной книжкой, тиражом 60 тысяч
экземпляров, с именем автора Н.С.Лескова на обложке и его портретом.
Заголовок очерка в издании Гессена немного исказился: "Евреи в России".
Вступительная статья Ю.Гессена увенчивалась справкой "от издательства",
удостоверявшей, что "предлагаемая брошюра Н.С.Лескова печатается полностью,
без всяких сокращений, несмотря на ее устарелость (написана 35 лет тому
назад)".
Однако и это издание не сделало работу Лескова по-настоящему известной.
Тираж в 60 тысяч быстро разошелся и исчез с поверхности. С тех пор очерк
Лескова не переиздавался. Мои попытки включить фрагменты "Еврея в России" в
однотомник публицистики Лескова, который я составлял и комментировал в
1987г. для издательства "Советская Россия", успеха не имели. Мои попытки
просветить на этот счет зарубежных славистов (например, американского
профессора М.Фридберга) были встречены улыбками, потому что в США и Канаде
работа Лескова издана и не составляет секрета. Таким образом, перед нами
встает традиционная задача догнать Америку. Подробнее я эту историю изложил
в журнале "Литературное обозрение" No 8 за1988г.
Для настоящего издания выбраны фрагменты, которые в наименьшей степени
этнографичны и в наибольшей степени актуальны для наших размышлений о
межнациональных отношениях. Это не значит, что в других отношениях брошюра
Лескова устарела -- она отнюдь не устарела, хотя написана уже более ста лет
назад. Но не все сразу. Даже и по выбранным фрагментам читатель может судить
о том, какую позицию Лесков занимал в данном вопросе и как он умел защитить
свою позицию в обстановке, не менее острой и сложной (я имею в виду
национальные отношения), чем нынешняя.
Л. Аннинский
Николай Лесков. Еврей в России (сокращенный вариант)
...Но действительно ли евреи такие страшные и опасные обманщики или
"эксплоататоры", какими их представляют? О евреях все в один голос говорят,
что это "племя умное и способное", притом еврей по преимуществу реалист, он
быстро схватывает во всяком вопросе самое существенное и любит деньги как
средство, которым надеется купить и наичаще покупает все, что нужно для его
безопасности.
Ум малоросса приятный, но мечтательный, склонен более к поэтическому
созерцанию и покою, характер этого народа мало подвижен, медлителен и не
предприимчив. В лучшем смысле он выражается тонким, критическим юмором и
степенною чинностью. В живом, торговом деле малоросс не может представить
никакого сильного отпора энергической натуре еврея, а в ремеслах малоросс
вовсе не искусен. О белорусе, как и о литвине, нечего и говорить.
Следовательно, нет ничего естественнее, что среди таких людей еврей легко
добивается высшего заработка и достигает высшего благосостояния.
Чтобы привести эти положения в большее равновесие, мы видим только одно
действительное средство -- разредить нынешнюю скученность еврейского
населения в ограниченной черте его нынешней постоянной оседлости и бросить
часть евреев к великороссам, которые евреев не боятся.
Но предлежит также вопрос: есть ли в действительности такой вред от
еврейского обманщичества даже при нынешней подневольной скученности евреев в
сравнительно тесной черте? Это считается за несомненное, но, однако, есть
формула, что на свете все сомнительно. Как судить о еврейском обманщичестве:
по экономической статистике или по впечатлениям на людей, более одаренных
живым даром наблюдения, или, наконец, по сознанию самого простонародья?
Попробуем проследить это. Экономическая статистика сама по себе суха и
мертва: по ней трудно сделать живой осмысленный вывод, общесторонне и верно
выражающий действительность. Может случиться, что статистика покажет меньший
процент нищенства в местности более производительной, но менее трудолюбивой
и нравственной, и наоборот. Чтобы руководиться статистическими цифрами, надо
обладать хорошим и притом очень многосторонним знанием всех условий быта
страны. Иначе, например, если судить по количеству нищих, то наибольшее
число их, как известно, падает на долю Москвы, Тулы, Орла и Курска и их
губерний, находящихся совсем не в неблагоприятных условиях и притом закрытых
для еврейской конкуренции. Кто намножил здесь нищих, приседящих всем
святыням московским? Конечно, не евреи.
В черте же еврейской оседлости нищенство христиан без всякого сравнения
менее нищенства московского, где население образцово-живое, или орловского и
курского, где общая слава помещает "житницу России". Самые реестровые нищие
-- промышленники Киево-Печерской лавры -- по преимуществу великорусского
происхождения, удалившиеся сюда по расчетам своего нищенского промысла.
Составитель этой записки имел не мало поводов убедиться в том, сколь
небезопасно полагаться на выводы статистики, особенно статистики,
составленной теми способами, какими ведется это дело в России. Но и
статистика дает показания не в пользу тех, кто думает, что где живет и
действует еврей, там местное христианское простонародье беднее. Напротив,
результат получается совершенно противоположный. То же самое подтверждают и
живые наблюдения, которые доступны каждому проехавшему хоть раз по России.
Стоит только вспомнить деревни малороссийские и великорусские, черную,
курную избу орловского или курского мужика и малороссийские хутора. Там
опаленная застреха и голый серый взлобок вокруг черной и полураскрытой
избы,-- здесь цветущая сирень и вишня около белой хаты под густым покровом
соломы, чисто уложенной в щетку. Крестьяне малорусские лучше одеты и лучше
едят, чем великороссы. Лаптей в Малороссии не знают, а носят кожаные чоботы;
плуг возят здесь двумя, тремя парами волов, а не одною клячонкою, едва
таскающею свои собственные ноги. И при этом, однако, еще малороссийский
крестьянин гораздо ленивее великорусского и более его сибарит: он любит
спать в просе, ему необходим клуб в корчме, он "не уважает" одну горилку, а
"потягает сливняк и запеканку, яку и пан пье", его девушка целую зиму
изображает собою своего рода прядущую Омфалу, а он вздыхает у ее ног. Она
прядет с комфортом не у скаредного дымящего светца, в который воткнута
лучина, а у вымоканной жидом свечки, которую приносит девушке вежливый
парубок и сам тут же сидит вечер у ног своей Омфалы. Это уже люди, которым
доступны и нужны душевные нежности.
По совести говоря, не надо быть особенно зорким и особенно сильным в
обобщениях и сравнениях, чтобы не видеть, что малороссийский крестьянин
среднего достатка живет лучше, достаточнее и приятнее соответственного
положения крестьянина в большинстве мест великой России.
Если сравним наихудшие места Белоруссии, Литвы и Жмуди с тощими
пажитями неурожайных мест России или с ее полесьями, то снова и тут получим
такой же самый вывод, что в России не лучше. А где действительность показала
нам нечто лучшее, то это как раз там, где живет жид, вреден он или не
вреден, но он не помешал этому лучшему
9
даже несмотря на сравнительно меньшую заботу малороссийского народа о
своем благосостоянии.
И так "лучше" живет не один крестьянин, а и другие обыватели. Известно,
что здесь лучше живет и городской и местечковый мещанин, а малороссийское
духовенство своим благосостоянием далеко превосходит великорусское.
Малороссийский сельский священник никогда собственноручно не пашет, не сеет
и не молотит и не унижается за грош перед суеверным простолюдином. Он не
дозволяет катать себя по полю, чтобы репа кругла была, и не дает чесать
своих волос, чтобы лен зародил длинный. Малороссийский батюшка ездит не
иначе как в бричке с кучером, да иногда еще на четверке.
Человек, имевший случаи наблюдать то, что нами здесь излагается,
вероятно, не увидит в нашем описании никакой натяжки и согласится, что все
лица, о которых мы упомянули, в Малороссии живут лучше, чем в великой
России.
Кроме этих наблюдений, заслуживает внимания и простонародное суждение о
вреде, какой приносит своими обманами жид своему христианскому соседу.
Суждение это выражено простолюдинами в пословицах и поговорках, которые мы
теперь имеем в пользующихся почтением науки "сборниках" Снегирева и Даля.
Народ обстоятельно изучил и категорически расположил, кто в какой мере
восхождения именит в его глазах по совершенству в искусстве обманства.
Пословица говорит: "Мужик сер, но ум у него не черт съел", а другая: "Мужика
обманет цыган, цыгана обманет жид; а жида обманет армянин; армянина обманет
грек, а грека обманет только один черт, да и то, если ему Бог попустит".
Жид по этому выводу наблюдательного народного ума только обманчивее
цыгана, а выше его стоят два несравненно более искусные артиста,-- если не
считать третьего, т.е. "черта", так как этот проживает, где хочет, без
прописки.
10
Чтобы заставить народ думать иначе, как он положил в своей пословице,
надо его переуверитъ, что жид обманнее армянина и грека, а это невозможно.
К тому же в июне 1883 года газета "Русь" опубликовала такие сведения,
что смешно и говорить о еврейской эксплоатации. Оказывается, что сами
малороссы теперь уже боятся не евреев, а немцев, из коих "каждый тяжелее
десяти евреев".
Если же еврей, как мы думаем, не может быть уличен в том, что он
обессилил и обобрал дозволенный для его обитания край до той нищеты, которой
не знают провинции, закрытые для еврея, то, стало быть, огульное обвинение
всего еврейства в самом высшем обманщичестве может представляться
сомнительным. А тогда факт "эксплоатации" может быть принимаем за
непререкаемый только теми, кто не боится ошибок и несправедливости против
своего ближнего. Принадлежать к этому разряду людей надо иметь большую
отвагу и очень сговорчивую совесть. Но если еврей совершенно безопасен в
отношении религиозном (как совратитель) и, быть может, не более других
опасен в отношении экономическом (как эксплоататор), то нет ли достаточных
причин оберегать от него великорусское население в отношении нравственном?
Не опасен ли он великороссам как растлитель добрых нравов, на коих зиждется
самое высшее благосостояние страны?
Заботливое правительство, конечно, должно и об этом подумать. Оно
поистине не превысит своих обязанностей, если попечется еще о том, что
лучший русский драматург А.Н.Островский назвал "жестокими нравами нашего
города". Правительство приобретет себе даже за это общую благодарность.
Посмотрим, какой вред для нравов сделал еврей в тех местах, где он
живет: тогда видно станет, чем он способы угрожать в другом месте, куда
просится.
11
Нравы в Малороссии и в Белоруссии везде сравнительно много выше
великорусских. Это общепризнанный факт, не опровергаемый никем и ничем, ни
шаткими и сбивчивыми цифрами уголовной статистики, ни высоким и откровенным
словом народной поэзии. Малороссийская звучная песня, как дар лесных дриад,
чиста от выражения самых крайних помыслов полового схождения. Мало того,
малороссийская песня гнушается бесстыжего срамословия, которым преизобилует
народное песнетворчество в России. Малороссийская песня не видит достойного
для себя предмета во всем, что не живет в области сердца, а привитает, так
сказать, у одной "тесовой кроватки", куда сразу манит и здесь вершит любовь
песня великорусская. Поэзия, выражающая дух и культ народа в Малороссии, без
сомнения, выше, и это отражается во все стороны в верхних и нижних слоях
общества. Лермонтов, характеризуя образованную малороссиянку, говорит: "От
дерзкого взора в ней страсти не вспыхнут пожаром, полюбит не скоро, зато не
разлюбит уж даром". И, нисходя отсюда разом к нижайшей степени женского
падения, отмечает другой факт: нет примера, чтобы малороссийская женщина
держала притон разврата. Профессия эта во всей черте еврейской оседлости
принадлежит или немкам, или полькам, или же еврейкам, но в сем последнем
случае преимущественно крещеным.
Стало быть, еврей не испортил женских нравов своих соседей иного
племени. Идем далее. Говорят: "евреи распаивают народ". Обратимся к
статистике и получаем факт, который представляет дело так, что опять
рождается сомнение распаивает ли жид малороссов?
Оказывается, что в великорусских губерниях, где евреи не живут, число
судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном
виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской
оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от
12
опойства. Они в великороссийских губерниях чаще, чем за Днепром, Вилиею
и Вислой. И так стало это не теперь, а точно так исстари было.
Возьмем те времена, когда еще не было публицистов, а были только
проповедники, и не было повода нарекать на жидов за растление русского
народа пьянством. Развертываем дошедшие до нас творения св. Кирилла
Туровского в XII веке и что же слышим: святой муж говорит уже увещевательные
слова против великого на Руси пьянства; обращаемся к Другому русскому
святому -- опять тоже Кириллу (Белозерскому), и этот со слезами проповедует
русским уняться от "превеликого пьянства", и, к сожалению, слово высокого
старца не имеет успеха. Святость его не одолевает хмельного загула, и Кирилл
делает краткую, но ужасную отметку: "Люди ся пропивают, и души гибнут".
Ужасно, но жид в том нимало не повинен. "История церкви" (митрополита
Макария, проф. Голубинского и Знаменского), равно как и "История кабаков в
России" (Прыжова) представляют длинный ряд свидетельств, как неустанно
духовенство старалось остановить своим словом пьянство великорусского
народа, но никогда в этом не успевало. Напротив, случались еще и такие беды,
что сами гасильники загорались.. "Стоглав" встретил уже надобность
постановлять, чтобы "священнический и иноческий чин в корчмы не входили, не
упивались и не лаяли". Так духовенство, обязанное учить народ словом и
примером, само подпало общему обвинению в "пьянственном оскотении". Миряне
жалуются на учителей, а учители на народ -- на "беззаконников от племени
смердья". Об этом говорят живая речь народа, его песни его сказки и
присловья и, наконец, "Стоглав" и другие исторические материалы о лицах
белого и черного духовенства которые были извергаемы или отдаваемы под
начало в монастыри. Пьяницы духовного чина прибывали в монастыри в столь
большом количестве, что северные обители протесто-
13
вали наконец против такого насыла и молили начальство избавить их от
распойных попов и иноков, которые служат вредным примером для монахов, из
числа коих им являлись усердные последователи и с ними вместе убегали.
Явление -- ужасное, но, к несчастий, слишком достоверно
засвидетельствованное для того, чтобы в нем возможно было сомневаться. Во
все это время жидов тут не было, и как св. Кирилл Белозерский, так и знатные
иностранцы, посетившие Россию при Грозном и при Алексее Михайловиче,
относили русское распойство прямо к вине народного невежества -- к
недостатку чистых вкусов и к плохому усвоению христианства, воспринятому
только в одной внешности. Перенесение обвинения в народном распойстве на
евреев принадлежит самому новейшему времени, когда русские, как бы в
каком-то отчаянии, стали искать возможности возложить на кого-нибудь вину
своей долгой исторической ошибки. Евреи оказались в этом случае удобными; на
них уже возложено много обвинений; почему бы не возложить еще одного,
нового? Это и сделали.
Почин в сочинении такого обвинения на евреев принадлежит русским
кабатчикам -- "целовальникам", а продолжение -- тенденциозным газетчикам,
которые ныне часто находятся в смешном и жалком противоречии сами с собою.
Они путаются в своих усилиях сказать что-нибудь оригинальное и то
представляют русское простонародье отменно умным и чистым и внушают, что
оно-то именно будто и в силах дать наилучший тон русской жизни, то вдруг
забывают свою роль апологетов и признают это же самое учительное
простонародье бессильным противостоять жидовскому приглашению пропить у него
в шинке за стойкою весь свой светлый ум и последние животы.
Блажен, кто может находить в этом смысл и логику, но справедливый и
беспристрастный человек здесь видит только одно суетливое мечтание и пустое
разглагольствие, кото-
14
рое дало один видный исторический результат: разграбление евреев.
Результат этот, вовсе не желанный правительству, был, однако, приятен
некоторым тенденциозным писателям, приявшим на свою часть если не
поддерживать погромы, то по крайней мере извинять их с точки зрения какой-то
народной Немезиды.
Из многих обвинений против евреев, однако, справедливо или
недобросовестность некоторых пристрастных защитников еврейства. Гораздо
важнее для дела -- рассмотреть причины этой "склонности евреев" к
шинкарству, без которой в России как будто не достало бы своих русских
кабатчиков и было бы лучше.
Прежде всего стоит уяснить: какое соотношение представляет число
евреев-шинкарей к общему числу евреев ремесленников и промышленников,
занимающихся иными делами. Вероятно, если посвятить этому делу много труда,
те можно было бы достичь очень любопытных результатов, которые показали бы,
что шинкарей много менее, чем слесарей пекарей и сапожников. Но труд этот
будет очень велик, и мы не располагаем нужными для него материалами. К
счастию и здесь, как и в других случаях, простая беспристрастная
наблюдательность дает полную возможность иметь о деле довольно ясные
представления.
В любом местечке, где есть пять, шесть шинкарей,-- все остальное
еврейское население промышляет иными делами и в этом смысле окольные жители
из христиан находят в труде тех евреев значительные удобства не для пьянства
Евреи столярничают, кладут печи, штукатурят, малярят портняжничают,
сапожничают, держат мельницы, пекут булки, куют лошадей, ловят рыбу. О
торговле нечего и говорить; враги еврейства утверждают, что "здесь вся
торговля в
15
их руках". И это тоже почти правда. Какое же отношение имеют все
занятые такими разнообразными делами люди к кабатчикам? Наверно, не иное,
как то отношение, какое представляют христиане-кабатчики города Мещовска или
Черни к числу прочих обывателей этих городов. Если же в еврейских городках и
местечках соотношение это будет даже и другое, т.е. если процент шинкарей
здесь выйдет несколько более, то справедливость заставит при этом принять в
расчет разность прав и подневольную скученность евреев, при которой иной и
рад бы заняться чем иным, но не имеет к тому возможности, ибо в местности,
ему дозволенной, есть только один постоянный запрос -- на водку.
Христианин не знает этого стеснения; он живет, где хочет, и может легко
избрать другое дело, но, однако, и он тоже кабачествует и в этом промысле
являет ожесточенную алчность и бессердечие.
Художественная русская литература, до пригнетения ее газетною
письменностию, относилась к жизни не только справедливее, но и чутче; и в
ней мы встречаем типы таких кабатчиков, перед которыми бледнеет и меркнет
вечно осторожный и слабосильный жидок. И это писали не только европейски
известные люди из поместного дворянства, но и литераторы, вышедшие сами из
русского простонародья (напр., Кольцов и Никитин). Им нельзя было не знать
настоящее положение дел в русских селах, городах и пригородах, и что же мы
встречаем в их известных произведениях? Русский кабатчик, "как паук", путает
единоверного с ним православного христианина и опутывает его до того, что
берет у него в залог свиту с плеч и сапоги с ног; топор из-за пояса и долото
с рубанком; гуся в пере и барана в шкуре; сжатый сноп с воза и несжатый
урожай на корню. Теперь говорят: "Надо уважать мужика", но гр. А.Голстой,
когда шло такое же учение, спрашивал: "Уважать мужика, но какого?"
16
Если он не пропьет урожаю.
Я тогда мужика уважаю.
Беда, по словам этого поэта, в том, что:
Русь... испилась, искралася,
Вся изворовалася.
И опять это сделалось без всякого соучастия жида, при одной помощи
русских откупщиков и целовальников.
Поэты и прозаики, изображавшие картины русского распойства, не
преувеличивали дела, а, напротив, художественная литература наша не выразила
многого, ибо она гнушалась простонародности до Пушкина (в поэзии), до Гоголя
(в повествовании) и до Островского (в комедии). А потому вначале в
литературе замечался недостаток внимания к сельскому быту, и она впала в
ошибочный сентиментализм. Иначе художественная литература отметила бы сцены
еще более возмутительные, как, напр., старинное пропойство жен и уступку их
во временное пользование за вино и брагу, что, как явствует из дел, еще не
совсем вывелось и поныне.
История в этом случае строже и справедливее. Несмотря на все русское
небрежение к этой науке, она нам систематизировала страшные материалы для
"Истории кабаков в России". Кто хочет знать правду для того, чтобы
основательно судить, сколь сведущи некоторые нынешние газетные скорописцы,
укоряющие евреев в распойстве русского народа, тот может найти в "Истории
кабака" драгоценные сведения. Там собраны обстоятельные указания: кто именно
главным образом был заинтересован в этом распойстве, и кто тому служил, и
чем радел ему, и на каком основании.
"Страсть к питве" на Руси была словно прирожденная: пьют крепко уже при
Святославе и Ольге: при ней "седоша Древляне пити" Св. князь Владимир
публично сознал, что "Руси есть веселие пити", и сам справлял тризны и
братчины и почестные пиры. Христианство, которое принял св. Владимир, не
изменило его отношения к пиршествам. "Постави
17
князь Владимир церковь в Василеве и сотвори праздник велик, варя 300
провор меду". Некоторые ученые полагают, что этой склонности самого князя к
"нечестным пирам" Русь в значительной степени обязана тем, что она не
сделалась магометанскою. При Тохтамыше "русские упивахуся до великого
пьяна". Со временем эту страсть "к питве" захотели было уничтожить,-- так,
при Иване III народу было запрещено употреблять напитки; при его преемнике
кн. Василии -- отгородили слободу "в наливках", где могли пить и гулять его
"поплечники", т.е. сторонники и преданные слуги. Иван Грозный, взяв Казань,
где был "ханский кабак", пожелал эксплоатировать русскую охоту к вину в
целях государственного фиска, и в Московской Руси является "царев кабак", а
"вольных винщиков" начинают преследовать и "казнить". Новою государственною
операциею наряжены были править особые "кабацкие головы", а к самой торговле
"во царевом кабаке" приставлены были особые продавцы "крестные
целовальнички", т.е. люди клятвою и крестным целованием обязанные не только
"верно и мерно продавать вино во царевом кабаке", но и "продавать его
довольно", т.е. они обязаны были выпродавать вина как можно больше. Они
имели долг и присягу об этом стараться и действительно всячески старались
заставлять людей пить, как сказано, "для сбору денег на государя и на веру".
Такой же смысл, по существу, имели контракты откупщиков с правительством в
28 великороссийских губерниях в откупное время.
В должность целовальников люди шли не всегда охотно, но часто
подневольно. Должность эта была не из приятных, особенно для человека
честного и мирного характера. Она представляла опасность с двух сторон: где
народ был "распойлив", там он был и "буйлив" -- "чинился силен", и присяжных
целовальников там бивали и даже совсем убивали, а государево вино выпивали
бесплатно; в тех же местностях, где народ был "трезвен и обычаем смирен" или
"вина за ску-
18
достью не пьют",-- там целовальнику "не с кого было донять пропойных
денег в государеву казну". И когда народ к учетному сроку не распил все
вино, какое было положено продать в "царево кабаке", то крестный целовальник
являлся за то в ответе. Он приносил повинную и представлял в свое
оправдание, что ему досталось продавать вино "в негожем месте меж плохих
питухов". Нередко целовальник рассказывал, что "радея про государево добро,
он тех плохих питухов на питье подвеселял и подохочивал, а кои упорны
явились, тех не щадя и боем неволил". Другие же чины в этом усердии
крестному целовальнику помогали приучать народ к пьянству. В таких заботах,
как видно из "Истории кабаков", дело не ограничивалось одним "боем", а
иногда доходило и до "смертного убийства". И вот тогда, как отмечает
Сильвестр в своем Домострое, "множество холопов" стали "пьянствовать с
горя", и мужики, женки и девки, "у неволи плакав" (заплакав), начали "красти
и лгати, и блясти и в корчме пити и всякое зло чинити".
Сначала народ и духовенство просили "снести царевы кабаки", потому что
"подле государева кабака жить не мочно", но потом привыкли и перестали
жаловаться.
... ... ... Продолжение "Еврей в России" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |
|
|
Анекдот
|
Москва, здание Юкос. 12:00. Тишина.
Ровно в 12:05 к зданию с мигалками и ревущими сиренами быстро подъезжают 20 милицейских автобусов с вооруженными людьми в масках. Выбежавшие омоновцы быстро выстраиваются в два кольца оцепления вокруг офиса, одновременно снимают автоматы с предохранителя. Капитан в бронежилете гулко кашляет в громкоговоритель, и омоновцы одновременно два раза выстреливают в воздух, три раза хлопают в ладоши, минуту водят хоровод вокруг Юкоса, быстро рассаживаются по автобусам и так же скоро уезжают. Тишина. Из окон Юкоса выглядывают седые люди... |
|
показать все
|
|