Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Морские рассказы - - Смотр

Проза и поэзия >> Русская довоенная литература >> Станюкович, Константин >> Морские рассказы
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Константин Михайлович Станюкович. Смотр

Морской рассказ

(Из далекого прошлого)

---------------------------------------------------------------------

Книга: К.М.Станюкович. "Морские рассказы"

Издательство "Художественная литература", Москва, 1986

OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 6 апреля 2002 года

---------------------------------------------------------------------

I


     За несколько лет до Крымской войны на севастопольском рейде, словно замлевшем в мертвом штиле, стояла щегольская эскадра парусного Черноморского флота.

     Палящая жара начинала спадать. Августовский день догорал.

     На полуюте флагманского трехдечного корабля "Султан Махмуд" под адмиральским флагом, повисшим на фор-брам-стеньге, маленький молодой сигнальщик Ткаченко не спускал подзорной трубы с Графской пристани, у которой дожидалась белая адмиральская гичка.

     Адмирал приказал ей быть к семи часам, и время приближалось.

     И как только на судах эскадры колокола пробили шесть склянок, в колоннаде пристани показался высокий, слегка сутуловатый, плотный адмирал Воротынцев, крепкий и необыкновенно моложавый для своих пятидесяти семи лет, которые он называл "средним возрастом".

     Он глядел молодцом в сюртуке с эполетами, с "Владимиром" на шее и Георгиевским крестом в петлице. Из-под черного шейного платка белели маленькие брыжи сорочки - "лиселя", как называли черноморские моряки, носившие их, отступая от формы, даже и в николаевские времена.

     Быстрой, легкой походкой, перескакивая через две ступеньки лестницы, с легкостью мичмана, адмирал спускался к гичке.

     Офицеры, встречавшиеся с адмиралом, кланялись, снимая фуражки. Снимал фуражку, отдавая поклоны, и адмирал. Матросам, останавливающимся с фуражками в руках, говорил:

     - Зря не торчи, матрос. Проходи!

     Сигнальщик с флагманского корабля увидал адмирала, со всех ног шарахнулся к вахтенному лейтенанту Адрианову и несколько взволнованно и громко воскликнул:

     - Адмирал, ваше благородие!

     - Где?

     - Идет к гичке, ваше благородие!

     - Доложи, как отвалит.

     - Есть, ваше благородие!..

     И через минуту крикнул:

     - Отваливают, ваше благородие!

     - Оповести капитана и офицеров.

     - Есть! - ответил сигнальщик и побежал с полуюта.

     Щеголяя своим сипловатым баском, лейтенант крикнул:

     - Фалрепные, караул и музыка наверх, адмирала встречать!

     Старый боцман Кряква засвистал и закончил команду руладой артистического сквернословия.

     Здоровые на подбор гребцы на гичке наваливались изо всех сил, откидываясь совсем назад, чтобы сильнее сделать гребки, и минут через десять гичка с разбега зашабашила и, удержанная крюком, остановилась как раз кормой к середине решетчатой доски трапа.

     - По чарке, молодцы! - отрывисто бросил адмирал, выскакивая из шлюпки.

     И, видимо, довольный своими гребцами, сдобрил свои слова кратким комплиментом в виде своеобычного морского приветствия.

     - Ради стараться, ваше превосходительство! - ответил загребной от имени всех красных, вспотевших и тяжело дышавших гребцов.

     Адмирал не поднялся, а взбежал с маху мимо фалрепных, по двое стоявших у фалрепов на поворотах коленчатого высокого парадного трапа, и у входа был встречен капитаном и вахтенным начальником. Офицеры стояли во фронте на шканцах. По другой стороне караул отдавал честь, держа ружья "на караул". Хор музыкантов играл любимый тогда во флоте венгерский марш в честь Кошута.

     И, словно бы избегая этих парадных встреч, отменить которые было неудобно, адмирал, раскланиваясь, торопливо скрылся под полуют, в свое просторное адмиральское помещение.

     В большой светлой каюте, служившей приемной и столовой, с проходившей посредине бизань-мачтой, с балконом вокруг кормы и убранной хорошо, но далеко без кричащей роскоши адмиральских кают на современных судах, адмирала встретил вестовой, носящий странную фамилию Суслика, пожилой, рябоватый и серьезный матрос, с медной серьгой в оттопыренном ухе, в матросской форменной рубахе и босой.

     Жил он безотлучно вестовым у Воротынцева лет пятнадцать. Но денег у Суслика не было, и он не пользовался своим положением адмиральского любимца вестового и пьянствовал на берегу с матросами, а с "баковыми аристократами" не водил компании.

     - Снасть с меня убрать и трубку, Суслик! - не говорил, а кричал адмирал по привычке моряков, командовавших на палубе.

     И он нетерпеливо расстегнул и сбросил сюртук, пойманный на лету вестовым, снял орден и размотал шейный черный платок.

     В минуту Суслик снял с больших ног адмирала сапоги, подал мягкие башмаки и старенький люстриновый "походный" сюртук с золотыми "кондриками" для эполет. И тотчас же принес длинный чубук с янтарем, подал адмиралу и приложил горящий фитиль к трубке.

     - Ловко... Отлично! - произнес адмирал сквозь белые, крепкие, все до одного зубы, закуривая трубку.

     Он почувствовал себя "дома" в каюте, без "снасти" удовлетворенно довольным и, развалившись с протянутыми ногами в большом плетеном кресле у стола, с наслаждением затягивался из трубки крепким и вкусным сухумским табаком по рублю за око*, и по временам насмешливая улыбка светилась в его маленьких острых глазах.

     ______________

     * Три фунта. (Примеч. автора.)


     Вестовой хотел было уйти, как адмирал сказал:

     - Подожди, Суслик!

     - Есть! - ответил Суслик и притулился у двери в спальную.

     Адмирал молчал, покуривая трубку.

     - "А то гаванскую сигару, адмирал?" - вдруг проговорил он, стараясь изменить и смягчить свой резкий голос, несколько гнусавя и протягивая слова, словно передразнивал кого-то.

     Адмирал усмехнулся и уже продолжал своим голосом в добродушно-ироническом тоне:

     - И марсалы не подавали за обедом у его светлости князя Собакина... Да-с... Высокая государственная особа-с приехала в наш Севастополь... Первый аристократ-с... Разговор на дипломатии... Одна деликатность... Гляди, мол, моряки, какие вы грубые и необразованные... И все го-сотерны, го-лафиты... А шампанское после супа пошло... А после пирожного тут же рот полощи... Аглицкая мода... Плюй при публике, а громко сказать неприлично-с... Понял, Суслик?

     - Точно так, Максим Иваныч.

     - Таких не видал, Суслик?

     - Не доводилось, Максим Иваныч.

     - Завтра покажу. Его светлость и дочка его приедут посмотреть корабль, и мы дадим завтракать... Да чтобы ты был у меня в полном параде... Понял?

     - Есть!

     - Чтобы чистая рубаха... Побрейся и обуйся. Нельзя босому подавать важной даме. Скажут: грубая матрозня! - не без иронии вставил адмирал и прибавил: - Да смотри, идол, рукой не сморкайся...

     - Не оконфузю, Максим Иваныч! - уверенно и не без горделивости ответил Суслик.

     И в черноволосой, коротко остриженной его голове промелькнула мысль:

     "Ты-то не оконфузь своим языком!"

     - Ты у меня вестовщина с башкой! То-то черти играли в свайку на твоей чертовой роже.

     - Небось по своему матросскому рассудку могу обмозговать и марсалу завтра подам к столу, дарма что по-столичному не подают...

     Адмирал засмеялся.

     - Сметлив ты, Суслик, когда трезвый! - произнес он.

     - Я только отпущенный вами на берег занимаюсь вином... И редко! - угрюмо и сердито промолвил вестовой, хорошо зная, как основательно он "занимается" во время редких отлучек на берег и какие бывали с ним разделки от адмирала, когда он, случалось, очень "намарсаливался".

     - Ты, Суслик, не вороти рожи... Я к слову...

     - Так прикажете принести графин марсалы, Максим Иваныч?

     - Молодчина! Догадался, башка, попотчевать адмирала. Давай да попроси капитана.

     Вестовой принес графин марсалы и две большие рюмки, поставил на стол и пошел за капитаном.

     Адмирал налил рюмку, быстро выпил рюмки три и четвертую начал уже отхлебывать большими глотками, с удовольствием смакуя любимое им вино.
II


     Осторожно и вкрадчиво, словно кот, вошел в адмиральскую каюту капитан, пожилой, толстый, круглый и сытый брюнет с изрядным брюшком, выдающимся из-под застегнутого сюртука с штаб-офицерскими эполетами капитана первого ранга, с волосатыми пухлыми руками и густыми усами.

     Его смуглое, отливавшее резким густым румянцем, с крупным горбатым носом и с большими, умильными, выпуклыми черными глазами с поволокой лицо выдавало за типичного южанина.

     Несмотря на необыкновенно ласковое и даже слащавое выражение этого лица, в нем было что-то фальшивое. Капитана не терпели и прозвали на баке "живодером греком".

     Капитан, впрочем, называл себя русским и считал более удобным переделать свою греческую фамилию Дмитраки на Дмитрова и испросил об этом разрешение.

     - Что прикажете, ваше превосходительство? - спросил, приближаясь к адмиралу, капитан почтительно высоким мягким тенорком и впился в адмирала своими полными восторженной преданности "коварными маслинами", как называли его глаза мичманы. Но прежде капитан предусмотрительно взглянул на графин - много ли уровень марсалы понизился.

     - И что это вы, Христофор Константиныч, словно ученый кот, меня прельстить хотите... Я хоть и превосходительство, а Максим Иваныч. Кажется, знаете-с? - насмешливо и раздражительно выпалил адмирал. - Присядьте... Хотите марсалы? - прибавил он любезнее.

     По-видимому, капитан нисколько не обиделся насмешкой адмирала. Напротив, приятно улыбнулся, словно бы остроумие адмирала ему понравилось.

     "Лишняя лесть не мешает, как и лишняя ложка масла в каше", - подумал "грек", никогда не показывавший неудовольствия на начальство.

     И капитан, присаживаясь на стул, тем же льстивым тоном проговорил:

     - Премного благодарен, Максим Иваныч... А что назвал по титулу - извините-с, Максим Иваныч... По привычке-с... Прежний адмирал не любил, чтобы его называли по имени и отчеству...

     - А я не люблю, когда меня титулуют-с... И не благодарите-с. Хотите или нет-с марсалы?

     - Выпью-с рюмку, Максим Иваныч... Отличное вино...

     - Наливайте... Вино натуральное... - И, отхлебнув марсалы, прибавил: - Завтра у нас смотр, Христофор Константиныч.

     Капитан изумился.

     - Главный командир? - испуганно спросил он.

     - Эка вы, Христофор Константиныч! Приезжай главный командир в Севастополь, давно бы у вас дрожали поджилки... К нам приедет в одиннадцать часов князь Собакин... Катер послать с мичманом!

     - Его светлость?! - с каким-то сладострастием в голосе воскликнул облегченно капитан... - Почему его светлость пожелал осчастливить нас?

     - А так-с. Взял да осчастливил!.. Захотел посмотреть и с дочерью... Она пожелала... И насчет этого князь в некотором роде-с стеснился... После обеда... Обед ничего, только марсалы не подавали-с... Отвел меня к окну и тихонько спрашивает: "Только удобно ли дочери, адмирал?"

     - В каком это смысле, Максим Иваныч?

     - Не сообразили, Христофор Константиныч? А еще командир корабля!.. - насмешливо спросил адмирал.

     - Не могу сообразить, Максим Иваныч...

     - Поймете, как узнаете, что думает князь... А мне досадно, что этот брандахлыст, будь ты хоть разминистр и развельможа, боится везти замужнюю дочь на русский военный корабль. Аристократка, - скажите пожалуйста!.. Я спрашиваю, будто не догадываюсь: "Почему-с сомневается ваша светлость?" А он улыбается по-придворному - черт его знает как понять! - и наконец с самой утонченной любезностью прогнусавил: "Я слышал, милый адмирал, что на кораблях в ходу такой морской жаргон, что женщина сконфузится... Так не лучше ли не брать графиню?" Поняли, Христофор Константиныч?

     - Какое мнение у его светлости о флоте, Максим Иваныч! - с чувством прискорбия промолвил капитан.

     - Дурацкое мнение-с!.. - выкрикнул адмирал, обрывая капитана. - Екатерина небось не обиделась, когда адмирал Свиридов, рассказывая ей о победе, увлекся, стал "загибать" и, спохватившись, ахнул... Она была умная и ласково сказала: "Не стесняйтесь, адмирал. Я, говорит, морских терминов не понимаю!.." А ведь на смотру мы барыньке о сражениях рассказывать не будем... Да хоть бы услышала с бака "морской термин"... Эка беда!.. Не слыхала, что ли, на улице, будь и графиня!.. Ваш, Христофор Константиныч, князь, - почему-то назвал адмирал князя капитанским, - не очень-то умен... Ты посмотри, и увидишь, сконфузим ли мы даму, если захотим! И я дал слово, что не сконфузим. Поняли?..

     - Есть!

     - Чтобы завтра во время смотра ни одного "морского термина", Христофор Константиныч! - строго проговорил адмирал.

     - Слушаю-с...

     - Положим, на баке хоть топор повесь - так ругаются, особенно боцманы и унтер-офицеры... Но пусть хоть при даме воздержатся...

     - Не посмеют, Максим Иваныч, - с какой-то внушительною загадочностью по-прежнему ласково проговорил капитан.

     - И офицеры чтобы придержали языки... Ни одной команды не могут кончить без прибавлений... Так побольше, знаете ли, характера... На час, не больше...

     - Помилуйте-с, Максим Иваныч.

     - Что-с?

     - Да уже одно посещение таких высокопоставленных особ, как его светлость и ее сиятельство графиня, обрадует господ офицеров и заставит их быть на высоте положения! - не без "лирики" проговорил капитан.

     - Что вы вздор городите-с! - резко оборвал Максим Иваныч. - Что-с? Какая там радость и высота положения... лакейство-с!.. Это брехня на офицеров... Что-с? - выкрикивал, точно спрашивал, взбешенный адмирал, хотя капитан не думал возражать. - И вы ничего не говорите офицерам... Поняли-с?

     - Понял, ваше превосходительство!

     - Я сам им скажу, что адмирал не хотел бы видеть подтверждения глупостей князя и дамы в обмороке от... от "морских терминов", что ли... Одним словом... Я попрошу офицеров, и они воздержатся... Слышали-с?

     - Слушаю, ваше превосходительство.

     - А больше вас не задерживаю, можете идти-с!

     Капитан вышел, улепетывая, как вежливый, боязливый кот от оскалившей зубы собаки.

     "Подлинно собака!" - с ненавистью подумал капитан.

     Адмирал, раскрасневшийся и от возмущенного чувства, и от многих рюмок марсалы, сердито проговорил:

     - Экая подлая лакейская душа! Думаешь, и ко мне в душу влезешь? Дудки, лукавый грек!

     Адмирал раздраженно выпил рюмку марсалы и крикнул:

     - Суслик!

     - Есть, - ответил прибежавший вестовой.

     - Марсалы на донышке, а ты не видишь?.. А?

     - Не будет ли вреды, Максим Иваныч? - заботливо и осторожно промолвил Суслик.

     - Молчи, чертова свайка! На ночь вредно? Какой-нибудь графинчик... да еще и "грекос" пил! - приврал вестовому адмирал. - Давно не учил тебя, гувернера, идола, что ли? Да живо!.. И трубку!

     Вестовой исчез и вернулся с трубкой и с графином марсалы, но наполненным до половины только.
III


     Капитан призвал к себе старшего офицера, Николая Васильевича Курчавого, рассказал о счастье, которое выпало "Султан Махмуду", и обычным своим ласковым тоном продолжал:

     - Так уж вы присмотрите, дорогой Николай Васильич, чтобы смотр как следует... Чтобы паруса горели... при постановке и уборке... Орудия чтобы летали... И чтобы ни соринки нигде... одним словом... идеальная чистота...

     - Все будет исправно, Христофор Константиныч! - нетерпеливо проговорил старший офицер.

     "Чего размазывать, коварный грек!" - подумал этот блестящий морской офицер и любимец севастопольских дам, молодой, красивый и щеголеватый капитан-лейтенант.

     И его жизнерадостное, веселое лицо вдруг стало напряженным и подавленным.

     - Уж я знаю, дорогой Николай Васильич, что с таким превосходным старшим офицером командир спокоен... Я так только, для очистки совести напомнил...

     - Так позволите идти, Христофор Константиныч?..

     - Я не задержу вас, Николай Васильич... Куда торопитесь?.. Или собираетесь на берег... на бульвар?..

     - Какой бульвар?.. Работы много... Да и смотр завтра.

     - Я так и полагал, что вы не уйдете с корабля, Николай Васильич, хоть вы и жданный кавалер наших дам, - сказал капитан, словно бы сочувственно глядя на своего старшего офицера, имевшего репутацию ловкого "обольстителя". - Наверное, вас ждут на бульваре! - прибавил капитан и плутовски прищурил глаз.

     - Никто меня не ждет, Христофор Константиныч! - небрежно бросил Курчавый.

     И про себя улыбнулся, как вспомнил, что супруга пожилого капитана, молодая красавица "гречанка", наверно, сегодня на бульваре и позволила бы ему заговаривать ей зубы.

     "А эта ревнивая скотина и не догадывается!" - мысленно проговорил старший офицер.

     - Ну-с, от поэзии перейдем к прозе-с, Николай Васильич.

     - Что прикажете?

     - Не приказываю, а прошу-с объявить, что если завтра я услышу во время пребывания высоких гостей хоть одно ругательное слово, то всех боцманов и унтер-офицеров перепорю-с, дорогой Николай Васильич, по-настоящему, без снисхождения. А кто-нибудь из них или из других нижних чинов выругается площадным словом, с того спущу шкуру, пусть в госпитале отлежится. И пожалуйста, внушите им, что пощады не будет! - тихо и ласково, словно бы речь шла о каком-нибудь удовольствии, проговорил капитан.

     Он еще был первую кампанию на "Султан Махмуде" и стеснялся адмирала. Но изысканная жестокость "грека" была известна во флоте.

     Подобная угроза, перед исполнением которой он не затруднился бы, изумила даже и в те жестокие времена во флоте.

     И старший офицер, далеко не отличавшийся гуманностью и, как все, считавший лучшей воспитательной мерой телесные наказания матросов и "чистку зубов", был возмущен "жестоким греком".

     Но, сдерживаемый морской дисциплиной, скрывая волнение, он официально-сухим тоном проговорил:

     - Приказание ваше передам, но внушать основательность жестокого наказания всех за одного и притом за ругань, которая до сих пор не считалась даже проступком и никогда не наказывалась, не считаю возможным по долгу службы. И, пожалуй, наказанные заявят претензию адмиралу. Адмирал - справедливый человек.

     "Грек" струсил.

     - Адмирал же приказал, чтобы ни одного ругательства. Он обещал его светлости, что дочери можно приехать. И как же иначе поддержать честь флота, Николай Васильич? Но если вы можете заставить боцманов не ругаться завтра без страха взысканий, то я ничего не имею... Я не жестокий командир, каким меня расславили... Поверьте, Николай Васильич! - необыкновенно грустным тоном прибавил капитан.

     И даже "маслины" его будто опечалились.

     - Будьте покойны, Христофор Константиныч. Меня послушают.

     - Тогда вы маг и волшебник! И как я счастлив, что имею такого старшего офицера, уважаемый Николай Васильич. Всегда говорите мне правду. Не стесняйтесь. Я люблю правду!

     "И как прелестная "гречанка" выносит этого подлого "грека"!" - внезапно подумал Курчавый.

     Он вышел из каюты оживившийся, повеселевший и довольный и оттого, что капитан, испугавшись претензии и адмирала, отменил свое нелепое, неслыханное по жестокости приказание, и оттого, что это "лживое животное", наверное, скоро будет рогатым.

     "Не беспокойся, "грек". Я не буду "зевать на брасах"!"
IV


     Старший офицер собрал на баке всех боцманов, унтер-офицеров и старшин и, войдя в тесный кружок, проговорил:

     - Слушайте, ребята! Завтра у нас смотр. Приедет петербургский генерал и с ним дочь, молодая графиня... И такой моды, братцы, что не может услышать бранного слова... Сейчас испугается и... в слезы! - проговорил, смеясь, Курчавый.

     В кучке раздался смех.

     - Не видала, значит, матросов, вашескобродие! - заметил один из боцманов.

     - Жар-птица объявилась!.. - проговорил какой-то унтер-офицер.

     - Пужливая, видно, генеральская дочь, вашескобродие! - насмешливо сказал кто-то.

     - То-то и есть, братцы! - заговорил старший офицер. - И генерал опасается... Думает, как на корабль приедет, то тут и срам дочке от вашей ругани... Боцмана, мол, не могут даже при даме поберечься... Беспардонные черти!

     "Беспардонные черти" добродушно улыбались.

     - Однако наш адмирал защитил вас, ребята, перед важным генералом... Привозите, мол, ваша светлость, боцмана не оконфузят!

     - Небось доверил, молодца адмирал... Не оконфузим, вашескобродие... Постараемся! - раздались горячие голоса.

     - Так завтра, во время смотра, ни одного боцманского слова, братцы! Я уверен, что мы покажем себя! - с подкупающей, вызывающей веселостью проговорил статный и привлекательный Курчавый.

     И почему-то он в эту минуту вспомнил, как сильно и благодарно-трогательно ценили эти люди, обреченные на жестокую флотскую муштру, даже небольшое человеческое отношение начальства и как много они прощали человеку только за то, что он считал и матроса человеком.

     Вспомнил Курчавый, как берегли его, тогда мичмана, матросы во время ледяного шторма, вспомнил в эти секунды многое, и вдруг этот блестящий офицер сильнее почувствовал, как близки ему матросы, и в его голове пролетела мысль, что они точно к чему-то его обязывают и что, собственно говоря, и ему можно было бы поменьше драть и бить матросов.

     Польщенные доверием адмирала и старшего офицера, которого давно на баке звали "козырным" за его морскую лихость и любили за открытый добрый характер, - все, проникнутые добрыми и горделивыми намерениями показать себя и не оконфузить, дали старшему офицеру обещание.

     - Взгляни ты на саму приезжую графиню вроде быдто как на кварту водки - язык и при тебе, вашескобродие! - промолвил, словно бы подбадривая себя, один из унтер-офицеров, торопливо обещавший, что на смотру он "ни гугу".

     Только старший боцман Кряква раздумчиво молчал.

     Это был сухощавый и крепкий старый человек, со скорюченными корявыми пальцами левой руки, давно сильно помятой высученным марса-фалом, и слегка искривленными цепкими, жилистыми босыми ногами, со спокойно-лихой посадкой небольшой ладной фигуры настоящего "морского волка", видавшего всякие виды.

     Перешибленный сизоватый нос и отсутствие нескольких передних зубов, следы тяжелых карающих рук, разумеется, не украшали загорелого, красного и грубого бритого лица, с короткою щетинкой седых усов и с плешинами на черных клочковатых бровях, под которыми светились умные, зоркие, слегка иронические темные глаза. Все повреждения лица имели, впрочем, свою жестокую историю, о которой Карп Тимофеич Кряква и рассказывал кому-нибудь из матросов, но только на берегу и когда, после бесчисленных шкаликов, был еще в словоохотливом периоде воспоминаний, во время которых начальству икалось.

     Первый ругатель-художник на эскадре, творчество которого было для черноморских моряков классическим образцом сквернословия, он, видимо, сомневался в исполнении сослуживцами легкомысленно принятого на себя обязательства и добросовестно не решался давать зарок хотя бы на время смотра.

     - Надо стараться, вашескобродие! - сказал, наконец, боцман поощрительным тоном. - Разве только, ежели не стерпеть, хучь тишком, чтобы барышня не вмерла с перепугу, Николай Васильич! - предложил Кряква, словно бы устраивающий обе стороны компромисс. - Она, видно, щуплая и пужливая, ровно как борзая сучонка, вашескобродие... Так она не услышит, ежели тишком...

     Все засмеялись.

     Засмеялся и старший офицер и сказал:

     - От твоей выдумки барынька умереть, пожалуй, и не умрет, а в обморок, чего доброго, и упадет... А голос-то у тебя... сам знаешь, такой, что и тишком на юте слышно... Так уж ты, Кряква, постарайся, поддержи.

     - Разве подлец я, что ли, чтобы изобидеть барышню, вашескобродие! И оконфузить наш "Султан Махмуд" перед князем, и обезнадежить адмирала и вашескобродие никак не согласно... Во всю мочь буду стараться, но только от зарока освободите, Николай Васильич, чтобы совесть не зазрила.

     - Ну, ладно... ладно... Спасибо, Кряква... И уж если не сможешь, так заткни рот рукой и себя облегчи про себя... Так завтра, братцы, чтобы все было в исправке, - прибавил старший офицер и вышел из кружка.

     - Как есть "козырный", - сказал один унтер-офицер после ухода Курчавого.

     - "Козырный" и есть! - раздались голоса.

     Кучка разошлась.

     Каждый унтер-офицер внушал своим подчиненным матросам приказ адмирала и старшего офицера, чтобы во время смотра все было по-хорошему... благородно.

     И, разумеется, унтер-офицер уже от себя прибавлял к этому обещание форменно "начистить рожу" того "сучьего матроса", который "оконфузит" адмирала.

     - А еще какая шлиховка будет от капитана, ежели узнает... Только держись, ежели как сам будет считать удары. Он, видишь небось, какая "греческая Мазепа"! - в заключение прибавлял для острастки унтер-офицер.

     Затем, словно бы отделавшись от служебной обязанности по временам "играть в строгое начальство", унтер-офицеры мгновенно делались простыми, далеко не страшными людьми и по-товарищески лясничали с теми же матросами, у которых обещали "искровянить хайлы", о посещении петербургского важного генерала и - главная загвоздка в том-то и есть! - о "щуплой и пужливой" дочке, боявшейся даже и духа матросской ругни. "Вроде как помрет, братцы!" - вышучивали рассказчики графиню. Представлялась она им именно такой "щуплой и пужливой", как вообразил себе боцман Кряква.

     Старый боцман никому не внушал.

     "Сама, мол, матрозня в чувстве!"

     После спуска флага адмирал хоть и был красен, но далеко еще не "намарсалился". Он попросил к себе офицеров и объяснил им, почему просит их воздержаться...

     - Дама-с будет с ним... Дочь его! - прибавил адмирал.

     Нечего и говорить, что офицеры обещали...

     А молодой лейтенант Адрианов интересовавшийся литературой и вдобавок влюбчивый, как воробей, не без торжественности проговорил, краснея, как маковый цвет:

     - Одно присутствие женщины, Максим Иваныч, женщины... которая влияет... благотворно... и... и... и...

     У лейтенанта "заело". И адмирал поспешил на помощь к растерявшемуся лейтенанту.

     - И прехорошенькая-с, Аркадий Сергеич... Да-с! И сложена... и... Одним словом - есть на что посмотреть... И... шельмоватая-с... Любит, что показать-с, - сказал, смеясь, адмирал.
V


     Высокий и прямой старик в военном сюртуке с генерал-адъютантскими эполетами и эффектно одетая молодая блестящая женщина ровно в одиннадцать часов вступили на палубу "Султан Махмуда".

     Адмирал, капитан и вахтенный офицер приняли почетных гостей у входа. Встреча была парадная, как полагалось по уставу. Музыка играла марш. Команда выстроена была во фронте. На шканцах стоял караул, и офицеры, в сюртуках и в кортиках, вытянулись в линию. Во главе стоял красивый старший офицер.

     Его светлость, не отнимая руки в белой замшевой перчатке, отдавал честь и подошел с дочерью к офицерам. Адмирал представил их гостям. Князь протянул старшему офицеру руку. Пожимая руку Курчавого, графиня на секунду приостановилась, бросила на него быстрый любопытный взгляд и двинулась за отцом. Он всем подавал руку... То же делала и дочь. Штурманам и двум врачам его светлость руки не подал. Графиня любезно пожала им руки.

     "Молодчага!" - подумал Максим Иваныч, видимо, не очень-то довольный "накрахмаленным" видом его светлости.

     Затем князь поздоровался с матросами. Те так рявкнули, что князь едва заметно поморщился. Обойдя фронт по обеим сторонам, он вместе с молодою, высокою и цветущею графиней пошел по приглашению адмирала "заглянуть вниз, в палубу".

     Между тем приказано было разойтись.

     Матросы, видимо, были чем-то удивлены и сдержанно хихикали на баке.

     - Вы что, черти, зубы скалите? - вполголоса спросил старший боцман одного матроса, подошедшего покурить.

     По "политическим" соображениям старший офицер приказал Крякве не быть на палубе при осмотре, и боцман наскоро курил трубчонку.

     - Как же, Карпо Тимофеич. Щуплая - графиня-то?

     - То-то и я полагал: сучонка. А как есть форменная сука. Должно, не пужливая! - тихо промолвил старый боцман и, сплюнув в кадку, усмехнулся.

     После того как гости в сопровождении адмирала, капитана и старшего офицера обошли все палубы, заглянули в пустой лазарет и побывали в кают-компании, все вернулись наверх и поднялись на полуют.

     - Я в восхищении от безукоризненной чистоты и порядка на корабле. И какой бравый вид у матросов! Какая идеальная тишина, любезный адмирал! Я вижу больше того, что ожидал, любезный адмирал! - говорил князь утонченно-любезно, протягивая слова и чуть-чуть в нос. - Почту за долг лично доложить, когда возвращусь в Петербург, - прибавил князь с особенною аффектацией серьезной почтительности в тоне, словно бы желая осчастливить этого "маловоспитанного моряка", каким считал князь адмирала.

     Адмирал не был особенно тронут комплиментами его светлости, ничего не смыслившего в морском деле и словно бы удивлявшегося, что на корабле Черноморского флота чистота и порядок. И это снисходительное высокомерие в дурацкой манере звать "любезным адмиралом", и желание облагодетельствовать своим докладом, и апломб... все это начинало раздражать самолюбивого адмирала.

     "Брандахлыст ты и есть. "Почтешь за долг"! А воображаешь: умница", - подумал адмирал.

     Зато "грек", получивший и на свою долю несколько любезных слов, таял и рассыпался в восторженно-льстивой благодарности.

    

... ... ...
Продолжение "Смотр" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Смотр
показать все


Анекдот 
пришли как-то Иа, винни-пух, и пятачок к кролику, а у него на столе кости обглоданные на тарелке валяются. Иа спросил, чьи кости- свиньи-ответил кролик. через 2 часа: винни-кролику: "хорошо посидели, только Пятачок рано ушел" (на столе до сих пор валялись обглоданные кости).
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100