Солженицын, Александр - Солженицын - На изломахПроза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Солженицын, Александр Читать целиком Александр Солженицын. На изломах
Двучастный рассказ
---------------------------------------------------------------------------
(c) Copyright Александр Исаевич Солженицын, 1996 г.
Источник: "Новый Мир" 1996, No 6
Рассказ публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
---------------------------------------------------------------------------
1
Кто в тот год не голодал? Хоть отец и был начальник цеха, но не брал
ничего никогда сверх, и никого к тому не допускал. А в семье - мать,
бабушка, сестра, и Димка на 17-м году - есть-то как хочется!! Днём у станка,
ночью с товарищем с лодки рыбу ловили.
А цех у отца какой? - снаряды для "катюш". На харьковском Серпе-Молоте
доработались - прервать нельзя! - до того, что город уже горел, чуть к
немцам не попали, уезжали под бомбёжкой - и закинулись до Волги.
Война? как будто катила она к концу, фронты уходили - но что там дальше
будет? А ещё сяжок - и призыв. И уже узнав складность своего характера и ума
- на весну этого, 44-го, сдал Дмитрий экстерном сверх 9-го и за 10-й класс,
да "с отличием". И с сентября можно ринуться в институт. А куда? Добились с
другом до такой справочной брошюрки: "ВУЗы Москвы". Ох, много названий, ещё
больше - факультетов, отделений, специальностей, - а что за ними скрывается?
чёрт не разберет. И - как бы решали? и - как бы решились? - но в
Энергетическом, Шоссе Энтузиастов, прочли: "трёхразовое питание"! И это
всё перевесило. (А по себе сам намечал: юридический? исторический?) Ну,
такая в ногах легколётность - покатили!
И - приняли. Общежитие в Лефортове. Только трёхразовое - как считалось?
Щи - это уже раз, уполовник пюре из гниловатой картошки - это уже два... А
хлеба - 550 плохого. Значит: днём учись, уж там как, вечерами-ночами
грузчиками. Заплатят папиросами - иди на рынок, меняй "дукат" на картошку.
(Ну, отец помогал.)
А год двадцать шестой - уже весь заметали в армию. А год Двадцать
седьмой - качался, туда ли, сюда. Но - удержался. Да кончилась война,
оттого.
Война и кончилась - она и не кончилась. Объявил Сталин: теперь
восстанавливать! И пошла жизнь по тем же военным рельсам, только без
похоронок, а: и год, и два, и три - восстанавливать! значит - и работать, и
жить, и питаться, как если б война продолжалась. Уже был на 4-м курсе,
отложил себе 400 рублей - новые брюки купить, а тут - громыхнул слух: будет
реформа! И - кинулись люди в сберкассы, сразу две очереди, одни сдают,
другие берут, не угадаешь, как надо. И Митя Емцов - не угадал, прогорели и
брюки. Но сразу и выигрыш: ни стипендии, ни зарплаты не разделили на 10, и
карточек - больше нет. И на январскую стипендию накупали ржаного хлеба - в
обжор, да ещё и чай с сахаром. А директор их института - была солидная,
властная женщина, жена Маленкова, нахлопотала ещё и повышенных стипендий,
получил и Емцов. Так он - креп.
Да креп не только от питания, и не только в учёбе. (Отбирали на атомную
энергетику и на автоматику-управление авиационные - выбрал второе, ещё долго
не догадываясь, что иначе б заперся на годы и годы как в тюрьме.) Креп он
и на общественной, комсомольской работе.
Это приходит незаметно и не по замыслу: чего мы стОим - мы узнаём только
с годами и по тому, как окружающие воспринимают нас ("нерядовой"). Все
замечают, что ты по природе динамичен, что ты подаёшь самые быстрые
предложения, как с чем быть коллективу; что твои мнения одерживают верх над
другими. Так - садись в президиум собрания! Сделаешь доклад? Отчего бы нет?
И слова в речи легко сцепливаются. Кого там поддержать, кого разоблачать? И
ребята аплодируют. И за тебя голосуют. И так это гладко, само из себя:
комсомольский вожак; с З-го курса - секретарь факультетский; с 5-го
заместитель общеинститутского. (Но для этого уже надо быть кандидатом
партии. Однако распоряжение ЦК: с 48-го года прекратить приём в партию - то
есть за войну слишком много напринимали. А вот - "в виде исключения принять
товарища Емцова"? На партийном собрании сидят же и фронтовики, зароптали:
почему - его? почему - исключение (для щенка)? Зал - против. Но встаёт
директорша, представительная, уверенная - да чья жена? кто этого не знает?
и веско опускает в зал: "На то - есть соображения." И - всё. Проголосовали и
фронтовики.)
А вскоре - ты ещё не кончил института, уж никакого тебе "распределения"
- взяли в московский горком комсомола - замзавотделом студенческой молодёжи.
(А что там в институт осталось доезживать - зачем на трамвае? позвонил в
горком - и едешь на "победе"; вызываешь второй раз - и из института, уже на
квартиру, не в общежитие, опять на "победе".)
Да, взветрили тебя пыхом-духом - но перед ребятами нисколько не
стеснительно, потому что в том нет никакой кривины: ты ничего не добивался,
не хитрил, а вот - вынесло, само. И ещё в том, что комсомольское дело
честное, верное, даже священное! (Первый раз вошёл в горком комсомола - ну,
как верующий в церковь, с замираньем.) И что это - бьющая живая струя нашей
ослепительной общей жизни: после такой всемирной победы - и как вливаются в
страну восстановительные токи! и как гремят отовсюду успехи грандиозных
строек! и ты - этого часть, и направляешь своё студенческое поколение
туда, в эти замыслы и в эти свершения.
И с гордостью написал отцу (тот и остался так, на своём цехе, и на
Волге, уже в Харьков не возвращали их). Отец может взвесить, что значит
выбиться своими силами. Сам сын кузнеца - а поднялся в инженеры. И жену взял
из полтавской дворянской семьи, искавшей защитного крыла в ранние Двадцатые.
(А потом сильно сердился, когда та с матерью разговаривала по-французски.) В
1935 он перенёс злополучие ареста по клевете (семью сейчас же стеснили,
шредеровский рояль стал в подвале на боку) - но через полгода оправдали, - и
дивность этого освобождения ещё больше укрепила пролетарскую веру отца в
добротность нашего строя, его отродную преданность ленинскому пути.
Да только, вот, в горкоме комсомола что-то стало меняться? Не все тут
благоговели, войдя. А у кого и в идейном горении сказывалась недохватка
наигранность проступает, не спрячешь. Да и правда, своим интересам чуть
отдайся - утягивают с силой. А кто-то кого-то подсиживает, занять пост
повыше. Вдруг - второго секретаря горкома застали в кабинете на диване с
секретаршей. Ну, и оргвыводы...
Гори - не гори, а вдвигаются в нашу жизнь ещё и факты. Вот - Факт:
начиная с замзавотделом и вверх, ежемесячно вдвигается в пальцы тебе
длинноватый конверт болотного цвета, всегда одинаковый. И называется он
пакет. А внутри - ещё раз твоя месячная зарплата, но уже точная, без
вычетов, налогов, займов. И солжёшь ты, если станешь уверять, что тебе это
не-приятно, не-нужно, не-приемлемо. Оно как-то именно - приемлемо, деньги-то
всегда пригодятся к чему-то.
Женился на сокурснице - но и медового месяца нет: ведь в горкоме надо
дежурить до двух-трёх часов ночи, как и вся служебно-партийная Москва не
спит по воле и привычке Сталина. На этой "победе" приехал в четвёртом часу
домой - ну как жену будить? Ей в 6 часов вставать, чтоб ехать на электричке
на работу.
А дела и обязанности - расширялись в размахе. И учреждали Международный
союз студентов (там общался с самим Шелепиным), и включали его во всеобщую
борьбу за мир, ну тут и подсобная работа - писать речи для крупного
начальства, вроде: "Не допустим, чтоб ясное небо родины снова застлали клубы
войны!" Какая работа скрытая, какая нескрытая, - а был на виду, и голову
носил высоко.
И тут - приехал к нему в отпуск отец. Пожил неделю. Послушал сына,
присмотрелся. Но не выразил той отцовской гордости, как Дмитрий ждал. Хуже.
Вздохнул и сказал: "Эх, в погонялы ты подался. А надо бы - самому ворочать,
на производстве. Дело - это только производство."
Дмитрий был уязвлен, обижен. Он чувствовал себя - в постоянном полете, а
если земли касался, то ходил - тузом. И вдруг - погоняла?
Да отец и читал только "За индустриализацию". И жил - "для счастья
народного", как повторял не раз.
Сын отверг - как ворчливость отцовскую. Но текли недели - и что-то стало
внутри - сверлить, подавливать. Отцовское осуждение - оно, оказывается,
гирей на сердце ложится. От кого бы другого - отмахнулся легко. А тут?..
А не прав ли отец: какое "дело"? И сам видишь: трёп, да трёп, да
подсидки, да интриги, да пьянки. Оглянуться на сотрудников - ведь королобые
они. И чиновники. А если есть у тебя способности - куда на большее? (Только
- на что именно? Ещё непонятно.)
Но - уже нелегко расстаться и с пакетами, и с "победой".
Точило в нём, точило. А решиться нелегко.
Вдруг - как-то смаху, необдумчиво, - накидал заявление об уходе. И
подал.
Но - какое такое заявление? Как это член партии может писать заявление?
Против воли Партии? Так это - неустойчивый элемент в нашей среде! И - такую
подняли баламутину, и такую задали Емцову прокатку, и так отмордовали на
партсобрании - сидел варёным раком, и только признавал и признавал свою
вину.
Да может и к лучшему. Карьера выправилась опять. (И вот такие поручения
загадки: в одном институте студенты создали, якобы в шутку, "Общество защиты
гадов и пресмыкающихся". А если посмотреть проницательно? - ведь это
политическое подрывное дело.)
А тут - крупная перетруска в Москве: на пленуме МК - МГК партии её
привычного первого секретаря Попова - такого прочного, импозантного,
неколебимого - вдруг свалили. (Интрига была - Мехлиса, его врага, а решение
- Сталина, прочистить тех, кто в войну зажирел, а в обвинениях не
поскупились: почему асфальтную дорогу за город провёл как раз до дома своей
любовницы, и не дальше?) Вместо Попова назначили Хрущёва.
А тут подкатил день комсомольского юбилея. Комсомольский актив принимали
в Георгиевском зале, банкет. Живой и щедрый Хрущёв, с круглой, как обритой,
головой, пообещал: "Старайтесь! старайтесь - и все будете в секретарях ЦК!"
И вдруг какой-то бес повернул язык - Емцов безоглядчиво выскочил:
- Никита Сергеич! А можно вопрос?
- Можно.
- Вот два года, как кончил я институт, а диплом мой лежит в тумбочке.
Люди на производстве - разве не нужны? Готов идти, куда пошлёт партия.
(А звучало-то как! - в Георгиевском зале. Сам своей отвагой
полюбовался.)
Хрущёв, недолго думая, боднул подвижной лысой головой:
- Товарищ Сизов, я думаю - просьбу можно рассмотреть?
"Рассмотреть"! - из руководящих уст - это уже приказ! (Не ожидал такой
крутой бесповоротности! Поспешил, выскочил?..)
Сизов вызвал на собеседование. Расположительно: "Да зачем же ты так?
Сказал бы нам. Да мы б тебя ещё в ЦК продвинули." Ну уж, упущено. "И куда ж
ты хочешь?" - "В авиационную технику." - "ВИАМ? ЦАГИ?" - "Да нет, на прямое
производство!"
А пошло через министерскую аппаратную - и назначили на периферию.
Правда, выбрал город, откуда и приехал, где родители. Замысловатые,
замаскированные у нас названия: "Агрегатный завод" - пойди разбери, что за
этим скрывается? А за этим - и авиационное электрооборудование, автопилоты,
дозировка топлива, но туда же и ширпотребский заказ: наладить производство
бытовых холодильников, позор нам с таким разрывом отставать от Европы!
По славе, что "сам Хрущёв его направил", - довольно быстро стал
начальником цеха. (А от горкомовской зарплаты с пакетом - падение сразу в 5
раз, ой-ой! уже ощутимы даже 30 рублей "хлебной надбавки".) Только цеху его
как раз - выпуск холодильников! Вот, стоит английский образец, всего только
задача: точно скопировать. Но чёрт его знает, скопировали в точности, а
секреты какие-то не ухватили: в контуре то трубка какая засоряется, то от
холода своего же и замерзает начисто. Покупатели - возвращают с жалобами и
проклятьями, "не холодит!", магазины - с рекламациями.
Но облегчало работу, что и в эти годы, начало 50-х, ещё сохранялась на
заводе беспрекословная дисциплина, как если б война и сегодня шла, - даже на
их "пьяном заводе", как в городе звали (на промывку аппаратуры отпускали им
много спирту).
Смерть Сталина - сотрясла! Не то, чтобы считали Его бессмертным, но
казалось: он - Явление вечное, и не может перестать быть. Люди рыдали.
Плакал старый отец. (Мать - нет.) Плакали Дмитрий с женой.
И все понимали, что потеряли Величайшего Человека. Но нет, и тогда ещё
Дмитрий не понимал до конца, какого Великого, - надо было ещё годам и годам
пройти, чтоб осознать, как от него получила вся страна Разгон в Будущее.
Отойдёт вот это ощущение как бы всё продолженной войны - а Разгон останется,
и только им мы совершим невозможное.
Был Емцов, конечно, не рядовой, не рядовой. Нерядового ума, энергии. На
заводе не столько уж требовались институтские знания, сколько живо
справляться с оборудованием и с людьми. Дома опять почти не бывал. А ведь
уже и сын родился, - а когда воспитывать? времени ни чутельки. Но главный
урок жизни он получил от директора Борунова.
Директоров сменилось несколько, держались по году, по полтора.
Последнего, и с ним главного инженера, сняли "за выпуск некачественной
продукции": нагрянули комиссии от безжалостного Госконтроля, от прокуратуры,
завод остановили, допросы по кабинетам, все в жути. И вот тут новым
директором вступил Борунов - рослый самодородный красавец, лет сорока. Не
улыбкой, нет, но чем-то светилось на его лице уверенное превосходство: что
он знает, как исправить любое положение.
И - да, поразительно! За две-три недели и весь завод и цех холодильников
стали - другими. Люди как будто попали в мощное электромагнитное поле: их
всех как повернуло в одну сторону, и они все смотрели туда, и понимали
одинаково. Про нового директора передавали басенные эпизоды, подробности.
(Тут Емцов был неделю в отгуле, уезжал на зимнюю рыбалку, не явился по
вызову, а когда явился, секретарша Борунова: "Сказал: больше в вас не
нуждается." И три дня не допускал до лица своего!) Вдруг объявил в январе:
"С 1 февраля завод будет работать ритмично!" И на демонстрационных досках за
каждый день каждому цеху стали рисовать или красный столбик (выполнил план),
или синий (провалил). И такой пошёл порядок, что при синих столбиках и жизни
нет никому в цеху. Значит, цепляйся, когтись! Вот, как будто, пошли
холодильники? а из гальванического цеха не успевают доставить решётчатые
полки к ним. Мелочь, тьфу! - а сдать без них нельзя. Начальник
гальванического умоляет: "Ты подпишись, что сегодня принял, а я тебе завтра
утром доставлю." И другой раз, и третий, - а нехватка всё дальше. Емцов
отказался, и тому поставили синий. На следующей планёрке Борунов: "Емцов
вон отсюда!" Емцов даже руки вскинул просительно: ведь прав же! Нет, как
перед скалой. Подсёкся.
Приглядывался на планёрках: чем Борунов берёт? ведь не криком, не
кулаком. А: уверен он, что - выше любого своего подчинённого.
Интеллектуально. Скоростью перехвата мысли. Остроумием. Разящей меткостью
приговора. (Но все эти качества - Емцов находил и в себе!) С Боруновым
невозможно было спорить. Невозможно - не выполнить.
А вот возможно: обогнать в догадке - и предложить своё? Вот, стали
приходить перебивчиво и срывали весь план реле из Курска. Додумчиво - к
Борунову: "Дайте мне самолёт! денег! Лечу с бригадой монтажников в Курск?"
Просиял директор, сразу дал. На курском заводе Емцов и свою бригаду посадил
регулировать релешки, и тамошнее совещание и митинг собрал. Сколько б нам ни
обошлось! - а пошли одни красные столбики.
Недолго директором пробыл и Борунов. Только - не сняли его, а возвысили
в секретари обкома.
Но за эту недолгую школу Емцов внутренне сильно вырос и усвоил: тут - не
лично в Борунове дело, а Борунов (или всякий другой, или ты) идёт на гребне
великого сталинского Разгона, которого хватит нам ещё на полвека - век. Вот
единственное Правило: никогда не надо выслушивать ничьих объяснений
(сомлеешь в объяснениях, скиснешь, и дело погубишь). А только: или дело
сделано - или не сделано. Тогда берегись!
И людям - деваться некуда!! Выполнение - беспрекословное! А вся система
- высокоуправляема.
И вскоре был уже главным технологом завода, ещё прежде своих 30 лет. А
чуть за 30 - главным инженером.
Вот задача Партии: наладить выпуск магнетронов - мощных генераторов
сверхвысокочастотных колебаний, они пойдут в противовоздушную оборону, в
локаторы. Образцы? получите: вот - немецкий, вот американский. Копируй
сколько хочешь, но с магнетроном задача похитрей, чем с холодильником: а как
отводить тепло? а как снимать мощность? И мало просто генерировать высокую
частоту - нет, надо в самом узком диапазоне, иначе не распознать целей. (На
всё то сидели теоретические группы в конструкторских бюро.)
Шли годы - оборонный комплекс, раскиданный по стране, но связанный
безотказными каналами поставок, решал одну за другой задачи, ещё недавно,
казалось, невыполнимые. Уже передавали слова Хрущёва (крестного отца...):
"Да мы теперь ракеты делаем как сосиски на конвейере." Но чтоб эти ракеты
летали по точнейшему курсу - вот задача с гироскопами: для быстроты запуска
ракеты они постоянно включены - но оттого изнашиваются, и когда появился в
технике лазер - домозговали до лазерного гироскопа, без трущихся частей и
чья готовность мгновенна. И Емцов, уже привыкнув не застывать, всегда
двигаться без понуждения, самому искать новые направления, - предложил
приехавшему на завод министру и зав. оборонным отделом ЦК: поручите лазерную
аппаратуру нам! (Шаг был - отчаянный! но понесло его, как камикадзе.)
Принято. И сразу вослед - в свои 33 года! - стал директором завода.
Было это в апреле 1960. А на 1 мая - сшибли нашей ракетой самолёт
Пауэрса.
Но - как? Через несколько дней было крупное совещание у Устинова - тогда
уже зампредсовмина, зам Хрущёва по обороне, но ещё всеми боками за своё
прежнее министерство оборонной промышленности. (И молодой свежий директор
первый раз попал на такую верхоту.) А от министерства обороны пришли во
главе с Байдуковым, и тот с захрипом, тяжеловесно выкладывал обвинения, что
военно-промышленный комплекс проваливает советскую оборону.
Эти растреклятые американские У-2 (насмешливое совпадение названия с
нашими низковысотными фанерными "кукурузниками") летали на высотах, не
достижимых для наших истребителей, ещё и путая локаторы созданием фальшивых
мишеней, бросали металлические ленты, наша система не различала уверенно
характер целей, и сама наводка ещё была неточна, - зелен виноград сбивать
эти самолёты.
И сейчас - Пауэрс беспрепятственно миновал наши системы противовоздушной
обороны, пролетел даже прямо над зенитным полигоном Капустин Яр на Нижней
Волге, из Ирана пересек половину СССР, по нему лупили - а сбить не могли.
(Вместо него - сбили свой один.) И только на Урале в него улупили, по сути
случайно. (А Пауэрс предпочёл плен обещанному по контракту самоубийству
иглой. Потом и книгу воспоминаний издал, деньги получил.) Тогда весь случай
подали публично так, что Хрущёв сперва, из милосердия, не хотел сбивать. Но
сами-то знали: куда годны?
Видно было, как Устинову тяжело, неприятно, - Емцов сидел совсем
неподалеку, но не за главным столом, а в пристеночном стульном ряду.
Устинов, с подёргиванием своего долговатого лица, явно искал, чем
оправдаться, кому для этого слово дать, чтобы находчивые аргументы привёл?
И тут - Емцова внезапно взнесло, как когда-то перед Хрущёвым, или когда
взялся выпускать лазерные гироскопы, - сразу и страх и бесстрашие, как в
воздухе бы летел без крыльев - вот взмоешь или разобьёшься? - поднял руку
просить слово, вверх и с наклоном к Устинову! (А внутри: ой, хоть бы не дал!
На таких высоких совещаниях - опасней, чем на поле боя, чем на минном: чуть
неосторожное выражение или малый перелом голоса уже могут тебя погубить.
Впрочем, свои инженеры убедили его, что решение - уже близко.)
Устинов видел руку, однако сухопарому выскочке не рисковал давать: чего
ляпнет, по молодости? Выступали один генерал, другой генерал, один директор,
другой директор. И теперь уж каждый раз Емцов поднимал (хотя внутренне - ещё
робел). Устинов посмотрел ему пытливо в глаза - и тут Емцов ощутил, как в
глазах его зажглось - и пошло уверенным сигналом к Устинову. И Устинов явно
понял, принял сигнал. И - дал слово.
Емцов вскочил пружинно, и заговорил энергично. Подталкивал его и тот
опыт с гальваническим цехом: да, иногда надо признать сделанным - ещё и не
сделанное! и с Курском: провал потом наверстаем, а красный столбик - должен
стоять непременно! И хотя он знал, что Селекция движущихся целей всё не
налаживалась, - но она должна наладиться! должна - по закону великого
Разгона!
И самонадеянно тряхнув головой - заверил генералитет, звонко:
- Проблема селекции высоколетящих целей - у нас уже решена. В короткие
сроки она будет уже в практике.
Застыли, даже рты приоткрыли.
И на этом бы остановиться? Нет, ещё не полная победа. Теперь - очень
озабоченно, но и надменно:
- По-настоящему мы уже заняты другой проблемой, и она стоит для всех:
создать систему обнаружения низколетящих целей. Американцы то и дело снижают
высоты...
Сотряс Совещание! В перерыве Устинов усмехнулся наградно: "Ну, не
посрамил ВПК." А ещё один видный генерал схватил Емцова под руку (Емцов не
успел рассчитать - почему он? потом узнал - тот терял значение, хотел
укрепиться) и повёл его в какую-то чуть не маршальскую группу: "Вот, мы..."
Так-то так, приятно, но и страшно: а если не получится? Да, могло б и не
получиться... Могло бы, если бы не Разгон! Ещё летом пришлось ему повторить
и на другом совещании (шефы ВПК горели), что будто идёт как надо, - а всё
ещё не было сделано!
Да тут не то что карьеру сломят - посадят...
Но у него был опыт Борунова: оказаться быстрей и проницательней своих
подчинённых, не отдать им инициативы (а всё умное - тотчас подхватывать).
Действовать на подчинённых психологически: синие столбики не могут появиться
ни по каким причинам! Он уже ощущал себя - лютым производственником и
озарённым директором. То и дело ночью к нему домой машина: "конвейер
остановился!" или там что, - и он несётся на завод. (Уже и о нём
рассказывают басенные эпизоды.) И он поверил в творимость чудес. Казалось
бы, по естественным законам природы, - такой процесс нельзя заказать вперёд,
такое сооружение может и не держаться, но есть и психологический закон:
"Вытянем во что бы то ни стало!! "
И - вытянули. За 4-й квартал того же года завод получил знамя ЦК и
Совета министров, директор - Героя Социалистического Труда.
А дальше - взлёт, и взлёт, и взлёт. (Да по глазам и повадкам любой
заводской девушки - а много ль мы шагаем, не задевая в себе этих струн?
ощущал непреклонную свою победность. Да ведь у него и дворянская кровь текла
- видна в окате головы и как держал её.) Завод его, шифрованно
переименованный в "Тезар", - теперь воздвигался в новых и новых корпусах,
набирал новые тысячи рабочих. Он выпускал - СВЧ-генераторы, сердца
локаторов, и сложные системы питания к ним, а кто-то другой - волноводы к
антеннам, а кто-то ещё - вычислительные комплексы для локаторов. Посылаемые
на поиск сигналы должны быть переменной частоты, чтобы противник не успевал
к ним привыкнуть и защититься. Строилась первая противоракетная оборона. Уже
был создан "московский зонтик": по 140 устройств на каждую из четырёх сторон
света (через Северный полюс особенно ждали) с обнаружением летящих ракет за
тысячу километров - и устройства эти в три пояса: внутренние потом добирают
то, что пропустили внешние. И - тысяча целей обрабатываются одновременно,
а дальше электронно-вычислительными машинами распределяются по стрелебным
комплексам: кому по какой цели стрелять. (И тут мы, в этом зонтике,
обогнали американцев!!)
Дальше пришла пора разделяющихся головок - поспевали мы за американцами
и в головках. И по возвратным локаторным сигналам научились различать
головки боевые от показных беззарядных.
И - сыпались на Емцова награды. И счёт потерял он этим высоким
совещаниям, куда летал, и высоким кабинетам, куда, как говорится, чуть не
любую дверь открывал ногой (не любую, конечно). Даже входил в комиссии по
редактированию постановлений ЦК. И сколько этих физиономий с обвислыми
щеками и подбородками, почти без мимики лица и глаз, а губы открывающих лишь
чуть, по неизбежной необходимости произносить фразы - сколько их, навстречу
Дмитрию Анисимовичу, нехотя меняли своё отродно неприязненное выражение.
(Чужой был им этот оборонный директор - слишком молодой, худой, подвижный, с
воодушевлёнными блистающими глазами и аристократическим лбом.) А Дмитрий
Фёдорович Устинов - просто полюбил Емцова.
(Но - и надломился хребет карьеры: близкий друг Емцова, учёный
электронщик, посвящённый во множество наших секретов, поехал в Европу на
конференцию - и не возвратился! - взбунтовался против Системы! И - Емцов
закрепился невыездным - на два десятка лет! А могло бы и сильно хуже, и
свергли бы вовсе. И, вот, как понять тебе этот непредупреждённый внезапный
поворот друга? Понять его - вообще нельзя, потерял голову. Не ради западных
же благ, и тут ему хватало. Свободы? - но в чём таком ему не хватало
свободы? А лично - предательство? Да что - "лично"! Из-за беглеца пришлось
по всей системе противоракетной обороны менять все коды, номера,
названия...)
А за эти 20 лет - "Тезар" всё разрастался. Заводоуправление - мраморный
дворец. Но и новые цеха - загляденье, роскошные здания. Строили - денег не
жалели. Это был уже не завод - а пять заводов вместе, в одном каменном
обносе, и три Особых конструкторских бюро (ещё секретнее самих заводов). И
18 тысяч рабочих и служащих. И вот в одном и том же директорском кресле
(перенеся его несменно и в новое здание), просидел Емцов - скоро четверть
века. Сохраняя всё ту же сухость фигуры, лёгкость походки и быстрый умный
взгляд. Волосы - выпадали, а остаток на теменах не проседел. Распоряжался
только повелительно, и умел осадить любого. Было ему за пятьдесят.
В таком возрасте уже не жена приносит тебе второго сына - но сам сын ещё
насколько гордостней, и горячей, и сгусток надежд, и обещанье продолжить
тебя насколько дальше в годы! Ты - вместе с ним как будто ступаешь первыми
ножками! Старший сын уж давно сам по себе, и не так пошёл, - но вот этот,
через двадцать лет от первого, пойдёт каково! И сколько же дальнего смысла
он добавляет в твою жизнь.
А Тезар всеми фундаментами только врастал и врастал в приволжскую землю,
ещё прихватывая и прихватывая расширенным забором соседние жиловые и луговые
гектары, - но продукцией своей, но назначением и делом своим всё более
впитывался в нашу оборону как всесоюзный гигант. С ним - и его
безупустительный директор, не уставая застолблять всё новые направления
поисков и производства. (А всё так же - невыездной: ему верило ЦК, ещё бы не
верило! - а осторожность Спецуправления тоже не лишняя?..)
Да, оборона советская - и нападение же! - стояли всё так же несокрушимы
и действенны. Но уму, знающему тоже и подробности секретных донесений из-за
океана, притом уму живому, - с начала 80-х годов, от Рейгана, стало
проясняться, что мы в гонке - уже не те, приотстаём. Этого нельзя было
допустить, нельзя было дать себе остановиться! - но вот эти развислые в
креслах, с мёртвыми глазами, нахлобученными бровями, прищурые, слушающие
вполуха, неприязненные ко всякому, кто ниже их по должности, - как их
протронуть? можно ли что довести до их мертвеющего сознания? (К старости не
тот уже стал и Устинов.)
И вдруг - появился, проявился - Гор-ба-чёв! От первого же пленума ЦК
разбудил надежды. Оживём! Рядом с ним - и Лигачёв, и он дал Емцову даже
выступить на Политбюро! А в Дмитрии Анисимовиче, ещё с затонувшей
косыгинской реформы, - теплилось понимание, как уже тогда, в 65-м, приходило
нам время перестраивать экономику - но трусливо, расслабленно, равнодушно
упустили всё. А тогда - тогда промышленники чувствовали себя в боевой форме,
и поверили в лозунг: теперь планировать - по-новому! стимулировать труд
по-новому! И Емцов - не одного себя выражал, когда горячо взялся читать
доклады партийным аудиториям, даже в высшей партийной школе: что такое новая
экономическая система и как она спасёт страну. Слушали - удивлялись. Тогда
пригласил его и местный университет на курс лекций: "Основы экономической
политики социализма" - и Емцов принял вызов, пошёл. А сам для себя уже тогда
был погружён и в любовь к запрещённой кибернетике, зачитывался Эшби,
включил в свой курс и элементы кибернетики, какие успел перенять. Удивлялся
и сам: ко всему, ко всему подходить с системных позиций! - а?.. (От
благодарного университета получил кандидатское звание.)
Но потом - весь надув реформы выдохся как проколотый. И охолодел - на 20
лет. Ну, ничего, как-то жили. Наш век доживём и без реформы?
Нет, вот она! Горбачёв! Уже охладелая вера снова стала набирать накал.
По старым, но обновлённым тезисам - пошёл Дмитрий Анисимович в университет
читать лекции о современной системе управления промышленностью (однако уже
без былой примеси кибернетики, разве угонишься за ней 20 лет?).
... ... ... Продолжение "На изломах" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |