Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Солженицын, Александр - Солженицын - Адлиг Швенкиттен

Проза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Солженицын, Александр
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Александр Исаевич Солженицын. Адлиг Швенкиттен

----------------------------------------------------------------------------

Издание: Солженицын А.И. Адлиг Швенкиттен. Односуточная повесть // Новый Мир, Э3, 1999

Проект "Военная литература": militera.lib.ru

Книга в сети: militera.lib.ru/prose/russian/solzhenitsyn1/index.html

Иллюстрации: нет

Источник: www.infoart.ru/magazine

OCR, корректура: нет данных

Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

----------------------------------------------------------------------------

Памяти майоров Павла Афанасьевича Боева

и Владимира Кондратьевича Балуева.

1

     В ночь с 25 на 26 января в штабе пушечной бригады стало известно из штаба артиллерии армии, что наш передовой танковый корпус вырвался к балтийскому берегу! И значит: Восточная Пруссия отрезана от Германии!

     Отрезана - пока только этим дальним тонким клином, за которым еще не потянулся шлейф войск всех родов. Но - и прошли ж те времена, когда мы отступали. Отрезана Пруссия! Окружена!

     Это уже считайте, товарищи политработники, и окончательная победа. Отразить в боевых листках. Теперь и до Берлина - рукой подать, если и не нам туда заворачивать.

     Уже пять дней нашего движения по горящей Пруссии - не было недостатка в праздниках. Как одиннадцать дней назад мы прорвали от наревского расширенного плацдарма - то пяток дней по Польше еще бои были упорные, - а от прусской границы будто сдернули какой-то чудо-занавес: немецкие части отваливались по сторонам - а нам открывалась цельная, изобильная страна, так и плывущая в наши руки. Столпленные каменные дома с крутыми высокими крышами; спанье на мягком, а то и под пуховиками; в погребах - продуктовые запасы с диковинами закусок и сластей; еще ж и даровая выпивка, кто найдет.

     И двигались по Пруссии в каком-то полухмельном оживлении, как бы с потерей точности в движениях и мыслях. Ну, после стольких-то лет военных жертв и лишений - когда-то же чуть-чуть и распуститься.

     Это чувство заслуженной льготы охватывало всех, и до высоких командиров. А бойцов - того сильней. И - находили. И - пили.

     И еще добавили по случаю окружения Пруссии.

     А к утру 26го семеро бригадских шоферов - кто с тягачей, кто с ЗИСов - скончались в корчах от метилового спирта. И несколько из расчетов. И несколько - схватились за глаза.

     Так начался в бригаде этот день. Слепнущих повезли в госпиталь. А капитан Топлев, с мальчишеским полноватым лицом, едва произведенный из старшего лейтенанта, - постучал в комнату, где спал командир 2го дивизиона майор Боев, - доложить о событии.

     Боев всегда спал крепко, но просыпался чутко. В такой постели дивной, да с пышным пуховиком, разрешил он себе снять на эту ночь, теперь натягивал, гимнастерку, а на ковре стоял в шерстяных носках. На гимнастерке его было орденов-орденов, удивишься: два Красных Знамени, Александра Невского, Отечественной войны да две Красных Звезды (еще и с Хасана было, еще и с финской, а было и третье Красное Знамя, самое последнее, но при ранении оно утерялось или кто-то украл). И так, грудь в металле, он и носил их, не заменяя колодками: приятная эта тяжесть - одна и радость солдату.

     Топлев, всего месяц как из начальника разведки дивизиона - начальник штаба, уставно, чинно откозырял, доложил. Личико его было тревожно, голос еще тепло-ребяческий. Из 2го дивизиона тоже на смерть отравились: Подключников и Лепетушин.

     Майор был роста среднего, а голова удлиненная, и при аккуратной короткой стрижке лицо выглядело как вытянутый прямоугольник, с углами на теменах и на челюсти. А брови не вовсе вровень и нос как чуть-чуть бы свернут к боковой глубокой морщине - как будто неуходящее постоянное напряжение.

     С этим напряжением и выслушал. И сказал не сразу, горько:

     - Э-э-эх, глупенье...

     Стоило уцелеть под столькими снарядами, бомбежками, на стольких переправах и плацдармах - чтоб из бутыли захлебнуться в Германии.

     Хоронить - да где ж? Сами себе место и выбрали.

     Пройдя Алленштейн, бригада на всяк случай развернулась на боевых позициях и здесь - хотя стрелять с них не предвиделось, просто для порядка.

     - Не на немецком же кладбище. Около огневой и похороним.

     Лепетушин. Он и был - такой. Говорлив и услужливо готовен, безответен. Но Подключников? - высокий, пригорбленный, серьезный мужик. А польстился.
2


     Земля мерзлая и каменистая, глубоко не укопаешь.

     Гробы сколотил быстро, ловко свой плотник мариец Сортов - из здешних заготовленных, отфугованных досок.

     Знамя поставить? Никаких знамен никто никогда не видел, кроме парада бригады, когда ее награждали. Всегда хранилось знамя где-то в хозчасти, в 3м эшелоне, чтоб им не рисковать.

     Подключников был из 5й батареи, Лепетушин из 6й. А речь произносить вылез парторг Губайдулин - всего дивизиона посмешище. Сегодня с утра он уже был пьян, и заплетно выговаривал заветные фразы - о священной Родине, о логове зверя, куда мы теперь вступили, и - отомстим за них.

     Командир огневого взвода 6й батареи, совсем еще юный, но крепкий телом лейтенант Гусев слушал со стыдом и раздражением. Этот парторг - по легкоте проходимости политических чинов? или, кажется, по непомерному расположению комиссара бригады? - на глазах у всех за полтора года возвысился от младшего сержанта до старшего лейтенанта, и теперь всех поучал.

     А Гусеву было всего 18 лет, но уже год лейтенантом на фронте, самый молодой офицер бригады. Он так рвался на фронт, что отец-генерал подсадил его, еще несовершеннолетнего, на краткосрочные курсы младших лейтенантов.

     Кому как выпадает. А рядом стоял Ваня Останин, из дивизионного взвода управления. Большой умница и сам хорошо вел орудийную стрельбу за офицера. Но в сталинградские дни 42го года - из их училища каждого третьего курсанта выдернули недоученного, на фронт. Отбирал отдел кадров, на деле Останина стояла царапинка о принадлежности к семье упорного единоличника. И теперь этот 22-летний, по сути, офицер носил погоны старшего сержанта.

     Кончил парторг - Гусева вынесло к могилам, на два шага вперед. Хотелось - не так, хотелось - эх! А речь - не высекалась. И только спросил сжатым горлом:

     - Зачем же вы так, ребята? Зачем?

     Закрыли крышки.

     Застучали.

     Опускали на веревках.

     Забросали чужой землей.

     Вспомнил Гусев, как под Речицей бомбанул их Юнкерс на пути. И никого не ранил, и мало повредил, только в хозмашине осколком разнес трехлитровую бутыль с водкой. Уж как жалели ребята! - чуть не хуже ранения. Не балуют советских солдат выпивкой.

     В холмики встучали надгробные столбики, пока некрашенные.

     И кто за ними надсмотрит? В Польше немецкие военные надгробья с Пятнадцатого года стояли. Ищуков, начальник связи, - на Нареве выворачивал их, валял, - мстил. И никто ему ничего не сказал: рядом смершевец стоял, Ларин.

     Гусев проходил мимо затихшей солдатской кучки и слышал, как из его взвода, из того же 3го расчета, что и Лепетушин был, подвижный маленький Юрш поделился жалобно:

     - А - и как удержаться, ребята?

     Как удержаться? в том и сладкая косточка: думаешь - пройдет.

     Но - промахнуло серым крылом по лицам. Охмурились.

     Командир расчета Николаев, тоже мариец, очень неодобрительно смотрел суженными глазами. Он водки вообще не принимал.

     А жизнь, а дело - течет, требует. Капитан Топлев пошел в штаб бригады: узнать, как похоронки будем писать.

     Начальник штаба, худой, долговязый подполковник Вересовой, ответил с ходу:

     - Уже комиссар распорядился: "Пал смертью храбрых на защите Родины".

     Сам-то он голову ломал: кого теперь рассаживать за рули, когда поедем.
3


     Ошеломительно быстрый прорыв наших танков к Балтийскому морю менял всю картину Прусской операции - и тяжелая пушечная бригада никуда не могла поспеть и понадобиться сегодня-завтра.

     А комбриг уже не первый день хромал: нарыв у колена. И уговорил его бригадный врач: не откладывать, поехать сегодня в госпиталь, соперироваться. Комбриг и уехал, оставив Вересового за себя.

     Ни дальнего звука стрельбы ниоткуда. Ни авиации, нашей ли, немецкой. Как - кончилась война.

     День был не холодный, сильно облачный. Малосветлый. Пока - сворачивались со своих условных огневых позиций, и все три дивизиона подтягивались к штабу бригады.

     Тихо дотекало к сумеркам. Уже и внедрясь в Европу, счет мы вели по московскому времени. Оттого светало чуть не в девять утра, а темнело, вот, к шести.

     И вдруг пришла из штаба артиллерии армии шифрованная радиограмма: всеми тремя дивизионами немедленно начать движение на север, к городу Либштадту, а по мере прибытия туда - всем занять огневые позиции в 7-8 километрах восточнее его, с основным дирекционным углом 15-00.

     Все-таки сдернули! На ночь глядя. Да так всегда и бывает: когда меньше всего охота двигаться, а только бы - переночевать на уже занятом месте. Но поражало 15-00. Такого не было за всю войну: прямо на восток! Дожили. Привыкли от 40-00 до 50-00 - на запад, с вариациями.

     Нет, еще раньше разила начальника штаба потребность немедленно заменить перетравившихся шоферов. Запасных - почти не было. С каких рулей снимать и что оставить без движения? Больше всех пострадал 1й дивизион, и подполковник Вересовой запросил штаб артиллерии оставить его на месте, за счет него докомплектовать тягу 2го и 3го.

     Выхода и нет. Разрешили.

     Переломиться к ночному движению - трудны только самые первые минуты. А вот уже двадцать четыре крупнокалиберные пушки-гаубицы подцепляли тракторами - все нагло с фарами. За ними строились подсобные машины. Все вокруг рычало.

     "...километров восточнее" - это очень не все. Топографическая карта, километр в двух сантиметрах, вот передавала складки местности, да не все, конечно; шоссе и проселочные дороги, и какие обсажены, а какие нет; и извивы реки Пассарге, текущей с юга на север, и отдельные хутора, рассыпанные по местности, - да все ли хутора? а еще сколько там троп? А хутора - с жителями, без жителей?

     Подполковник наудачу прикинул: 2й дивизион вот тут, поюжней, 3й- вот тут, посеверней.

     Разметили примерными овалами.

     Майор Боев стоял с распахнутой планшеткой и хмуро рассматривал карту. Сколько сотен раз за военную службу приходилось вот это ему - получать задачу. И нередко бывало, что расположение противника при этом не сообщалось, оставалось неизвестным: начнется боевая работа - тогда само собой и прощупается. А сейчас - еще издали, за 25 километров от того Либштадта, - как угадать, где пустота, а где оборванный немецкий фланг? А главное: где наша пехота? и той ли дивизии, какая сюда назначена? Ведь наверняка отстали, не за танками им угнаться, растянулись - и насколько? И где их искать?

     Но привычно твердый голос Вересового не выдавал сомнений. Стрелковая дивизия - да, наверно, та самая, что и была. Растянулась, конечно. Да немцы - в ошеломлении, наверно стягиваться будут к Кенигсбергу. Штаб бригады - будет в Либштадте или около. Где-нибудь там и штаб дивизии.

     А в чем был смысл - занять огневые позиции до полуночи? В темноте топопривязки не сделаешь, только по местным ориентирам, приблизительно, - такая приблизительная будет и стрельба.

     Да при орудиях - сильно неполный боекомплект.

     Тылы отстали. Что делать, подвезут.

     Боев посмотрел на Вересового исподлобья. С начальством и близким не договоришься. Как и тому - со своим. Начальство - всегда право.

     По зимней дороге и с малым гололедом еще надо дотянуться невредимо до этого Либштадта, часа бы за три. За тучами - луна уже должна быть. Хоть не в полной тьме.

     Слитно рычали тракторы. Вся колонна, светя десятками фар, вытягивалась из деревни на шоссе.

     Выбирались едва не полчаса. Потом гул отдалился.
4


     А какой подъем от Победы!

     И от тишины, глухоты, - все это тоже знаки Победы.

     И от этого - всюду брошенного, еще теплого немецкого богатства. Собирай, готовь посылки домой, солдат пять килограмм, офицер - десять, генерал - пуд. Как отобрать лучшее, не ошибиться? А уж сам тут - ешь, пей, не хочу.

     Каждый дом квартировки - как чудо. Каждая ночевка - как праздник.

     Комиссар бригады подполковник Выжлевский занял самый видный дом в деревне. В нижнем этаже - даже не комната, а большой зал, освещенный дюжиной электрических ламп с потолка, со стен. И шел же откуда-то ток, не прерывался, тоже чудо. Здешняя радиола (заберем ее) подавала, в среднем звуке, танцевальную музыку.

     Когда Вересовой вошел доложиться, Выжлевский - крупноплечий, крупноголовый, с отставленными ушами, сидел, утонувши в мягком диване у овального столика, с лицом блаженным, розовым. (Этой голове не военная фуражка бы шла, а широкополая шляпа.)

     На том же диване, близ него, сидел бригадный смершевец капитан Тарасов - всегда схватчивый, доглядчивый, легкоподвижный. Очень решительное лицо.

     Сбоку распахнута была в обе половинки дверь в столовую - и там сервировался ужин, мелькнули две-три женские фигуры, одна в ярко-синем платьи, наверно немка. А была и политотдельская, переоделась из военного, ведь гардеробным добром изувешаны прусские шкафы. Тянуло запахом горячей пищи.

     Вересовой с чем пришел? В отсутствие комбрига он был формально старший, и мог бы сам принять любое дальше решение. Но, прослужив в армии уже полтора десятка лет, хорошо усвоил не решать без политруков, всегда надо знать их волю и не ссориться. Так вот насчет перевозки штаба? - не сейчас бы и ехать?

     Но явно: это было никак невозможно! Ждал ужин и другие приятности. Такой жертвы нельзя требовать от живых людей.

     Комиссар слушал музыку, полузакрыв глаза. Доброжелательно ответил:

     - Ну, Костя, куда сейчас ехать? Среди ночи - что там делать? где остановимся? Завтра встанем пораньше - и поедем.

     И оперуполномоченный, всегда уверенный в каждом своем жесте, четко кивнул.

     Вересовой не возразил, не поддакнул. Стоял палкой.

     Тогда Выжлевский в удобрение:

     - Да приходи к нам ужинать. Вот, минут через двадцать.

     Вересовой стоял - думал. Оно и самому-то ехать не хотелось: эти прусские ночлеги сильно размягчают. И еще соображение: 1й дивизион стоит разукомплектованный, не бросить же его.

     Но и взгреть могут.

     Тарасов нашелся, посоветовал:

     - А вы - снимите связь и с армией, и с дивизионами. И вот, для всех мы будем - в пути, в переезде.

     Ну, если смершевец советует - так не он же и стукнет?

     А ехать на ночь - и правда, выше сил.
5


     Весь вечер сыпал снежок, притрушивая подледеневшее шоссе. Ехали медленно не только от наледи, но чтоб и лошади не сильно отстали.

     В Либштадте простились, обнялись с комдивом 3го, он северней забирал.

     В пути глядя на карту при фонарике: выпадало Боеву переехать на восточный берег Пассарге, потом еще километра полтора по проселочной, и поставить огневые, наверно, за деревней Адлиг Швенкиттен, - так, чтобы вперед на восток оставалось до ближнего леса еще метров шестьсот прозора и не опасно стрелять под низким углом.

     Мост через Пассарге оказался железобетонный, целехонький, и проверять проходимость не надо. Левый западный берег крутой, с него уклонный съезд на мост.

     Тут - оставили маяка, для лошадиных саней. Никаких лошадей, ни телег, моторизованным частям по штату не полагалось, и начальство мыслило, что таковых, разумеется, нет. Но еще от орловского наступления и потом когда шли - все батареи нахватали себе бродячих, трофейных, бесхозных, а то и хозных лошадей и потянули на них подсобный тележный обоз. Во главе такого обоза ставишь грамотного сержанта - и он всегда свои батареи нагонит, найдет. Трактора Аллис-Уильмерс - конечно, отличные, но с ними одними и пропадешь. Потом, и особенно ближе к Германии, нахватывали вместо наших средних лошадок - да крепких немецких битюгов, лошадиных богатырей. Зимой меняли телеги на сани. Вот сегодня бы без саней - от огневых до наблюдательных, по снежной целине, сколько бы на себе ишачить?

     Снегопад поредел, а выпало, смотри, чуть не в полголени. На орудийных чехлах наросли снежные шапочки.

     Нигде - никого ни души. Мертво. И следов никаких.

     Вмеру посвечивая фарами, поехали по обсаженной, как аллейка, дороге. И тут никого. Вот - и Адлиг. Чужеродные постройки. Все дома темны, ни огонька.

     Послали поглядеть по домам. Дома деревни - пустые и все натопленные. Часов немного, как жители ушли.

     Значит и недалеко они. Ну, одни б молодки убежали в лес, - нет, все сплошь.

     По восточной окраине Адлига вполне уставлялись восемь пушек, однако, все ж, не двенадцать, да и бессмысленно бы так. Распорядился Боев комбату Касьянову ставить свою Шестую батарею - метров восемьсот поюжней и наискосок назад, у деревушки Кляйн Швенкиттен.

     Но и до чего ж - никого. В Либштадте не поискали, а от самого Либштадта никого живого не видели. Где ж пехота? Вообще из братьев-славян- ни души.

     И получалось непонятно: вот поставим здесь орудия - слишком далеко от немцев? Или, наоборот, зарвались? Может, они и в этом ближнем леске сидят. Пока - выдвинуть к тому леску охранение.

     Делать нечего. Трактора рычали. Шестая утягивалась по боковой дороге в Кляйн картой. Карта - всегда много говорит. Если в карту вглядываться, в самом и безнадежьи что-то можно увидеть, догадаться.

     Боев никого не торопил, все равно саней подождем. В беззвестье он, бывало, и попадал. Попадал - да на своей земле.

     Радист уже связался со штабом бригады. Ответ: скоро выезжаем. (Еще не выехали!) А новостей, распоряжений? Пока никаких.

     Вдруг - шаги в прихожей. Вошел, в офицерской ладной шинели, - командир звукобатареи, оперативно подчиненной Боеву. Давний приятель, еще из-под Орла, математик. И сразу же свою планшетку с картой к лампе развертывает. Думает он: вот, прямая проселочная на северо-восток к Дитрихсдорфу, еще два километра с лишком, там и центральная будет, туда и тяните связь.

     Смотрит Боев на карту. Топографическую читал он быстрей и точней, чем книгу. И:

     - Да, будем где-то рядом. Я - правей. Нитку дам. А топографы?

     - Одно отделенье со мной. Да какая ночью привязка? Наколют примерно. И к вам придут.

     Такая и стрельба будет. Приблизительная.

     Торопится, и поговорить некогда. Хлопнули дружеским пожатием:

     - Пока?

     Что-то не сказано осталось. И своих бы комбатов наставить, так и они заняты. И - лошадей пождать.

     И прилег Боев на диванчик: в сапогах на кровать - неудобно. А без сапог - не солдат.


     6


     Для кого война началась в 41м, а для Боева - еще с Хасана, в 38м. Потом и на финской. Так и потянулось сплошной войной вот уже седьмой год. Два раза перебывал на ранениях - так та ж война, а в родной край отпусков не бывает. В свою ишимскую степь с сотнями зеркальных озер и густостайной дичью, ни к сестре в Петропавловск вот уж одиннадцатый год путь так и не лег.

     Да когда в армию попал - Павел Боев только и жизнь увидел. Что было на воле? Южная Сибирь долго не поднималась от гражданской войны, от подавленного ишимского восстания. В Петропавловске, там и здесь, - заборы, палисадники еще разобраны, сожжены, а где целы - покривились. Стекла окон подзаткнуты тряпками, подзатянуты бумагой. Войлок дверной обивки где клоками висит, где торчит солома или мочало. С жильем - хуже всего, жил у замужней сестры Прасковьи. Да и с обувью не лучше: уж подшиваешь, подшиваешь подошвы - а пальцы наружу лезут. А с едой еще хуже: этого хлеба карточного здоровому мужику - ничто... И везде в очереди становятся: где - с пяти утра, а где набегают внезапной гурьбой, не спрашивая: а что будут давать? Раз люди становятся - значит, что-то узнали. И - нищих же сколько на улицах.

     А в армии - наворотят в обед борща мясного, хлеба вдосыть. Обмундирование где не новенькое, так целенькое. Бойцы армии - любимые сыны народа. Петлицы - малиновые пехотные, черные артиллерийские, голубые кавалерийские, и еще разные (красные - ГПУ). Четкий распорядок занятий, построений, приветствий, маршировок - и жизнь твоя осмыслена насквозь: жизнь - служба, и никто тут не лишний. Рвался в армию еще до призыва.

     Так - ни к чему, кроме армейского, не приладился, и не женился, - а позвала труба и на эту войну.

     В армии понял Павел, что он - отродный солдат, что родная часть ему - вот и дом. Что боевые порядки, стрельбы, свертывания, передвижки, смены карт, новые порядки - вот и жизнь. В 41м теряли стволы и тягу - но дальше такого не случалось, только если разворотит орудие прямым попаданием или на мине трактор подорвется. Война - как просто работа, без выходных, без отпусков, глаза - в стереотрубу. Дивизион - семья, офицеры - братья, солдаты - сынки, и каждый свое сокровище. Привык к постоянной передряге быта, переменчивости счастья, уже никакой поворот событий не мог ни удивить, ни напугать. Нацело - забыл бояться. И если можно было напроситься на лишнюю задачу или задачу поопаснее - всегда шел. И под самой жестокой бомбежкой и под густым обстрелом Боев не к смерти готовился, а только - как операцию заданную осмыслить и исполнить получше.

     Глаза открыл (и не спал). Топлев вошел. Лошади - притянули.

     Боев сбросил ноги на пол.

     Мальчик он еще, Топлев, хлипок для начальника штаба. Но и комбата ни одного отпустить не хотелось на штаб, взял с начальника разведки.

     Позови Боронца.

     Крепок, смышлен старшина дивизиона Боронец, и глаза же какие приемчивые. Уже сам догадался: из саней убирает лишнее - трофеи, барахло. Трое саней - под погрузку, на три наблюдательных - катушки с проводом, рации, стереотрубы, гранаты, чье и оружие, чьи и мешки, из взводов управления, и продукты.

     - После Либштадта - кого видел по дороге? Пехоту?

     Боронец только чмокнул, покачал большекруглой головой.

     - Ник-к-кого.

     Да где ж она? Совсем ее нет?

     Вышел Боев наружу. Мутнела пасмурная ночь, прибеленная снегом. Висела отстоенная тишина. Полная. Сверху снежка больше не было.

     Все трое комбатов - тут как тут. Ждут команды. Один всегда - при комдиве, это Мягков будет, как и часто. А Прощенков, Касьянов - по километру влево, вправо, на своих наблюдательных, и связь с комдивом только через огневые.

     Ну, уже многое видали, сами знают сынки. Сейчас самое важное - правильно выбрать места наблюдательных. Еще раньше: на какую глубину можно и нужно внедриться. В такой темноте, тишине и без пехотной линии - как угадать? Мало продвинешься - будешь сидеть бесполезно, много продвинешься - и к немцам не чудо попасть.

     - А все ж таки понимай, ребята: вот такая тишина, и такая пустота - это может быть очень, очень серьезно.

     Топлеву:

     - Ищи, Женя, пехоту, нащупывай всеми гонцами. Найдешь - пусть командир полка меня ищет. Это уж... слишком такое... Из бригады - узнавай, узнавай обстановку. А я выберу НП - свяжусь с тобой.

     И прыгнул в передние сани.
7


     В отсутствие комбата старшим офицером 6й батареи был командир 1го взвода старший лейтенант Кандалинцев. А по годам он был и старше всех бригадных командиров взводов: под 40 лет. И росту изрядного, хотя без статной выправки, плечи не вразверт, голова прежде времени седая, и распорядительность разумная - его и другие комвзвода "батей" называли.

     А Олег Гусев, хотя и вырос среди уличных городских сорванцов, - от Кандалинцева еще много жизненного добирал, чего б ниоткуда не узнать.

     Еще раньше, чем поставили все четыре пушки в боевое положение, Кандалинцев распорядился выставить на 50 метров вперед малым веером- охранение. А замолкли оттянутые от огневых трактора - разрешил расчетам чередоваться у орудий. Гусеву же показал на каменный сарайчик, близко позади:

     - Пойдем пока, костям на покой.

     Чуть сдвинув батарею, можно было поставить ее и ближе к удобным домам, но отсюда стрелять будет лучше.

     Да сменные в расчетах туда и побежали спать. Гусев тоже в два дома заходил и покрутил приемники, надеясь, что попадется на своем питании, заговорит, - нет, молчали глухо. Приемники в домах - это была заграничная новость, к которой привыкали боязно: по всему Советскому Союзу они на всю войну отобраны, не сдашь - в тюрьму. А тут вот...

     Очень уж хотелось Олегу узнать что-нибудь о нашем прорыве, какие б еще подробности. А батарейные рации ловили только одну нашу станцию на длинных - и никакой сводки о прорыве не было.

     Кандалинцева призвали в 41м из запаса, два года он тяжко провоевал на Ленинградском фронте, а после ранения прислали сюда, в бригаду, уже скоро тоже два года.

     Когда можно хоть чуть отдохнуть - Кандалинцев никогда такого не пропускал.

     Пошли в сарайчик, легли рядом на сено.

     А тишина-а-а.

     - А может немцы в обмороке, Павел Петрович? Отрезаны, отброшены, к Кенигсбергу жмутся? Может быть, вот так и война кончится?

     Хотя Олег от войны совсем не устал, еще можно и можно. Отличиться.

     - О-ох, - протянул Кандалинцев.

     И лежал молча. Но еще не заснул же?

     А Кандалинцев-то все это знал-перезнал, он все партийные чистки на том прошел. И - несупротивным, усталым голосом:

     - Нет, Олег, ничего у нас не переменится. Смотри бы, хуже не стало. Колхозов? - никогда не отменят, они очень государству полезны. Не теряй время, поспим сколько.
8


     Да, война - повседневное тяжкое бремя со вспышками тех дней, когда и голову легко сложить или кровью изойти неподобранному. Однако и на ней не бывает такого угнетенного сердца, как тихому интеллигенту работать в разоряемой деревне девятьсот тридцатого-тридцать первого года. Когда бушует вокруг злобно рассчитанная чума, видишь глаза гибнущих, слышишь бабий вой и детский плач - а сам, как будто, от этой чумы остережен, но и помочь никому не смеешь.

     Так досталось Павлу Петровичу сразу после института, молоденькому агроному, принявшему овощную селекционную станцию в Воронежской области. Берег ростки оранжерейной рассады, когда рядом ростки человеческие и двух лет, и трех месяцев отправляли в лютый мороз санями - в дальний путь, умирать. Видишься и сам себе душителем. И втайне знаешь, ни с кем не делясь, как крестьяне против колхоза сами портят свой инвентарь. А то лучшие посевные семена перемалывают в муку на едево. А скот режут - так и не скрывают, и не остановить. Потом активисты сгребают последнее зерно из закромов, собирают "красный обоз", тянут в город: "деревня везет свои излишки", а там, в городе, впереди обоза пойдет духовой оркестр.

     От тех месяцев-лет стал Павел Петрович все окружающее воспринимать как-то не вполноту, недостоверно, будто омертвели кончики всех нервов, будто попригасли и зрение его, и смех, и обоняние и осязание - и уже навсегда, без возврата. Так и жил. В постоянном пригнете, что райком разгневается за что - и погонят со службы неблагонадежного беспартийца. (Хорошо если не арестуют.) И гневались не раз, и теми же омертвелыми пальцами подал заявление в партию, и с теми же омертвелыми ушами сиживал на партийных собраниях. Да какая безалаберность не перелопачивала людям мозги и душу? - от одной отмены недели, понедельник-среда-пятница-воскресенье, навсегда, чтоб и счету такого не было, "непрерывка"-пятидневка, все работают-учатся в разные дни, и ни в какой день не собраться вместе с женой и с ребятишками. Так и погремела безразрывная гусеница жизни, как косые лопатки траков врезаются в землю.

     И с этими навсегда притупленными чувствами Павел Петрович не вполноту ощутил и отправку на войну в августе сорок первого, младшим лейтенантом от прежних призывов. И с тем же неполночувствием, как чужой и самому себе, и своему телу, воевал вот уже четвертый год, и на поле лежал под Ленинградом, тяжело, пока в медсанбат да в госпиталь. И как до войны любой райкомовский хам мог давать Кандалинцеву указания по селекции, так и на войне уже никогда не удивлялся он никаким глупым распоряжениям.

     Вот и война кончилась. Как будто пережил? Но и тут малочувствен оставался Павел Петрович: может еще и убьют, время осталось. Кому-то ж и в последние месяцы умирать.

     Неомертвелое - одно чувство сохранилось: молодая жена, Алла. Тосковал.

     Ну, как Бог пошлет.
9


     Сани шли без скрипа, по теплу. Чуть кони фыркнут.

     Ночь становилась посветлей: за облаками - луна, а облака подрастянуло. Видны - где, вроде, лесочки, где поле чистое.

     Прикрывая снопик ручного фонарика рукавом полушубка, Боев поглядывал на карту - по изгибам их заметенной полевой дороги определяя, где расставаться с комбатами и каждый на свой НП, по снежной целине.

     Кажется, вот тут.

     Касьянов и Прощенков соскочили с саней, подошли.

     - Так не очень от меня удаляйтесь, не больше километра. Работать вряд ли придется, наверно с утра передвинут. Ну все же, на разный случай, покопайте.

     И - разъехались. Лошади брали уверенно. Местность - мало волнистая, тут и высотку не сразу выберешь. Если до утра не свернут - надо будет подыскать получше.

     И все так же - ни звука. Ни - передвинется какая чернота в поле.

     Кого любишь, того и гонишь. Позвал сметливого Останина:

     - Ванечка, возьми бойца, сходи вперед на километр - какой рельеф? И не найдешь ли кого? Да гранаты прихватите.

     Останин с вятским причмоком:

    

... ... ...
Продолжение "Адлиг Швенкиттен" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Адлиг Швенкиттен
показать все


Анекдот 
Забываешь за минуту - вспоминаешь часами...
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100