Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Ле Карре, Джон - Карре - Убийство по-джентльменски

Детективы >> Переводные детективы >> Авторы >> Ле Карре, Джон
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Джон Ле Kappe. Убийство по-джентльменски

---------------------------------------------------------------

John Le Carre "A Murder of Quality" (1962)

Пер. с анг.О.Сороки - К.: "Вища школа", 1992

OCR & Spellcheck - Ostashko

_______________________________



     Найдется, вероятно, с десяток великих школ, о

     которых с уверенностью станут утверждать,

     что Карн писан с них. Но тот, кто вошел бы в их

     преподавательские в поисках Хектов, Филдингов и

     Д'Арси, искал бы там напрасно.


     Джон Ле Kappe


     Глава 1
ПРИ ЧЕРНЫХ СВЕЧАХ


     Своим величием Карнская школа, по общему мнению, обязана королю Эдуарду VI; по мнению историков, просветительским пылом король был обязан лорду-протектору герцогу Сомерсетскому. Но Карн предпочитает питать благодарность к респектабельному монарху, а не к сомнительному политикану герцогу, опираясь на то убеждение, что Великие Школы, подобно королям из династии Тюдоров, венчались на царство и величие самим небом.

     Возвеличение Карна и впрямь произошло почти чудесным образом. Основанный безвестными монахами, имущественно обеспеченный чахлым мальчиком-королем и за шиворот вытащенный из забвения нагло-напористым викторианским деятелем, Карн разгладил свой отложной воротник, доблеска отмыл деревенски заскорузлые лицо и руки и явился на поклон ко дворам двадцатого столетия. И в мгновение ока дорсетский провинциал сделался любимцем Лондона. Новый Дик Витингтон явился! У Карна имелись латинские грамоты на пергаменте, при восковых печатях, и древние угодья за Аббатством, имелись монастырские корпуса и червь-древоточец, имелась средневековая скамья для публичной порки и строчка в Книге страшного суда - и чего еще недоставало Карну для обучения отпрысков имущих?

     И ученики стали стекаться. Они прибывали к началу каждого семестра (ибо полугодие - слово недостаточно изысканное), и до самого вечера в тот день поезда выгружали на вокзальный перрон грустные кучки одетых в черное мальчиков. Они прибывали в сверкающих траурной чистотой больших автомобилях. Они съезжались заново хоронить бедного короля Эдуарда. Шли, толкая ручные тележки по булыжным мостовым или неся коробки-гробики с домашними сластями. Иные были в мантиях и смахивали на ворон или на черных ангелов, слетевшихся на погребенье. Иные следовали молча и обособленно, как плакальщики на похоронах, и только слышался стук их подошв. Обитатели Карна во все дни выглядят траурно: воспитанники младших классов - поскольку им здесь оставаться, старшеклассники - поскольку им отсюда уезжать, а преподаватели - поскольку респектабельность оплачивается скудно. И теперь, когда близился уже к концу пасхальный семестр (то есть второе полугодие), над серыми башнями Карна висело то же всегдашнее тусклое облако уныния.


     Унылая тусклость и холод, резкий, острый, как осколок кремня. Холод жег лица воспитанников, разбредавшихся с опустелых игровых полей после школьного матча. Пробирался под их черные пальто, превращая жесткие остроконечные форменные воротнички в ледяной обруч вокруг шеи. Озябшие, брели они со стадиона на длинную, пролегшую между оград дорогу, ведущую к центральной кондитерской и дальше, в город. Толпа редела постепенно, распадалась на кучки, а кучки - на пары. Двое мальчуганов, у которых вид был еще более продрогший, чем у прочих, миновали дорогу, тропинкой направились к дальней кондитерской, где меньше народу.

     - Если снова придется торчать на этом скотском регби, я, наверно, тут же кончусь. Шум несусветный, - сказал один, высокий, белокурый, по фамилии Кейли.

     - Ребята потому лишь орут, что с крытой трибуны следят наставники,- отозвался другой.- Для того мы и стоим все по корпусам. Чтоб старшие наставники могли хвастать, как рьяно их корпус болеет.

     - А чего Роуд суется? - спросил Кейли. - Зачем Роуд стоит среди нас и подстегивает? Он же не корпусной, а замухрышка младший всего-навсего.

     - А он все время к корпусным подлизывается. Во дворе на переменах так и вьется около начальства. Да и все учителя младшие так - ответил Перкинс, насмешливый рыжеволосый мальчик, староста корпуса.

     - Я у Роудов чай пил,- сказал Кейли.

     - Роуд - слабак. В коричневых штиблетах ходит. Ну, и как у них?

     - Серость. Забавно, как они себя разоблачают этим чаем. Миссис Роуд, правда, вполне ничего, но в неказистом, плебейском духе: салфеточки, птички фарфоровые. А угощение сносное - попахивает "Книгой о вкусной и дешевой пище", но сносное.

     - На будущий семестр Роуда переводят на военное обучение. Там его отдрессируют окончательно. Он так из кожи лезет - дым коромыслом прямо. Сразу видно, что не джентльмен. Знаешь, какую он школу кончал?

     - Нет.

     - Классическую, в Брэнксоме. Мама приезжала из Сингапура в том семестре, и Филдинг, корпусной наш, ей говорил.

     - Жуть. А где этот Брэнксом?

     - На побережье. Близ Борнмута. А я только у Филдинга чай пил,- прибавил Перкинс, помолчав немного.- Угощал пышками и жареными каштанами. Причем благодарить не смей. Изливаться в чувствах, говорит, предоставим простонародью. Слова в духе Филдинга. Он и не похож на учителя. Ему с нами скука, по-моему. За семестр ребята все перебывают у него на чае, весь корпус по очереди, по четверо, а в другое время он и слова не найдет ни для кого почти.

     Некоторое время мальчики шли молча, затем Перкинс сказал:

     - У Филдинга опять званый обед сегодня вечером.

     - Отчаливать собрался, - неодобрительно заметил Кейли. - Кормежка у вас в корпусе, должно быть, теперь еще хуже обычного?

     - Последний семестр перед отставкой. Принимает у себя поочередно. Каждого преподавателя с женой, чтобы до конца семестра всех отпотчевать. При черных свечах непременно. В знак траура. Знай наших.

     - Да. Прощальный как бы жест.

     - Мой родитель говорит, он немного того.

     Они пересекли дорогу, скрылись в кондитерской, где и продолжали обсуждать насущные дела мистера Теренса Филдинга, пока Перкинс не простился с другом с явной неохотой. Будучи слаб в науках, он принужден был, увы, брать дополнительные уроки.


     Упомянутый Перкинсом званый обед - точнее, званый ужин - близился к концу. Мистер Теренс Филдинг, старший корпусной наставник Карнской школы, подлил себе портвейна и усталым жестом отодвинул графин от себя влево. Лучший портвейн из имеющихся в его кладовой. Этого лучшего хватит до конца семестра, а там дьявол их всех бери. Он был слегка утомлен сегодняшним сидением на матче и слегка хмелен, и гости - Шейн Хект с мужем - слегка уже ему поднадоели. До чего эта Шейн безобразна. Расплывчато-грузна, как одряблевшая валькирия. Преизобилие черного волоса. Следовало пригласить других кого-нибудь. Сноу с женой, например, но Сноу чересчур умничает. Феликса Д'Арси - но у Д'Арси привычка перебивать. Но не беда, немного погодя можно будет разозлить Чарльза Хекта, Хект надуется, и они уйдут рано.

     Хект поерзывал, ему хотелось достать трубку, но шалишь, этого Филдинг не позволит. Курить - изволь курить сигару. Трубке же место (вернее, не место) в кармане смокинга, а спортивный профиль Хекта и без трубки хорош.

     - Сигару, Хект?

     - Нет, Филдинг, благодарю. Вот, если не возражаете, я...

     - Рекомендую сигары. Прислал молодой Хэвлейк из Гава ны. Отец его послом там, если помните.

     - Как же, как же, дорогой,- снисходительно сказала Шейн. - Вивиан Хэвлейк был под началом у Чарльза в те времена, когда Чарльз ведал военным обучением.

     - Хороший мальчик этот Хэвлейк,- заметил Хект и поджал губы в знак того, что он судья строгий.

     - Забавно, как все изменилось. - Шейн Хект произнесла эти слова быстро и с деревянной улыбкой, дающей понять, что забавного мало.- В каком бесцветном мире мы теперь живем!

     Помню, как до войны Чарльз, бывало, принимал парад кадетов на белом коне. Теперь ведь этого уж нет, не так ли? Я ничего не имею против нынешнего командира, мистера Айрдэля, ровно ничего. Вы не знаете Теренс, какого он, собственно, полка? Он, разумеется, поставил обучение блестяще - не знаю только; чему там сейчас обучают. Он ведь на дружеской ноге с воспитанниками, не правда ли? Жена его - милейшая особа... Непонятно, отчего у них прислуга не уживается. Я слышала, на будущий семестр мистера Роуда переводят на военное обучение?

     - Бедный маленький Роуд,- не спеша проговорил Фил динг.- Мечется, как песик, оправдывает, так сказать, свой хлеб. Уж так старается, заметили ли вы, как, не жалея горла, усердствует он на школьных матчах? А ведь до Карна он в глаза не видел регби. В классических школах регби не в ходу - у них единственно футбол. Чарльз, помните вы Роуда в начальную его пору у нас в Карне? Пленительное было зрелище. Он вел себя тишайше, усваивал, впитывал нас: игры, речь, манеры. Затем настал день, и он обрел как бы дар речи, заговорил на нашем языке. Это было поразительно, напоминало пластическую хирургию. А оперировал, конечно Феликс Д'Арси - мне еще не доводилось видеть ничего подобного.

     - Милая миссис Роуд,- произнесла Шейн Хект отвлеченно-рассеянным голосом, приберегаемым для самых ядовитых шпилек. - Такая славная... и вкусы такие простые, вы не находите? Ну кому бы еще пришло в голову украсить стену фарфоровыми уточками? Очаровательно, вы не находите? Как в чайной лавке. Любопытно, где она их покупала? Надо будет у нее спросить. Мне говорили, отец ее живет близ Борнмута.

     Должно быть, ему так одиноко там. Ведь такие вульгарные места, и поговорить не с кем.

     Филдинг откинулся на спинку стула, обозрел свой обеденный стол. У него-то столовое серебро недурное. Лучшее в Карне, случалось ему слышать отзывы, и, пожалуй, так оно и есть. И весь этот семестр обеды - при черных свечах. Давно уж ты уехал, а все будут вспоминать: "Дорогой наш старый Теренс - никто так не умел принять гостей. В последний свой семестр давал, знаете ли, обед для каждого коллеги, и жены приглашались. При черных свечах, весьма трогательно. Расставание с Карном разбило ему сердце". Но позлить Чарльза Хекта необходимо. Жене его это придется по душе, она сама еще подбавит масла, ибо Шейн своего мужа не терпит, ибо в недрах ее туши кроется змеиное коварство.

     Филдинг взглянул на Хекта, затем на Шейн, и та улыбнулась ему неспешной и дрянной улыбкой шлюхи. На момент Филдинг представил себе, как Хект утопает в этом тучном теле: сценка, достойная Лотрека - да-да, именно! Чарльз - напыщенный, в цилиндре, чопорно сидит на плюшевом кроватном, покрывале; она же - грузная, скучающая. Что-то есть приятно-извращенное в этой картинке, переносящей дурака Хекта иэ спартанской чистоты Карна в парижские бордели девятнадцатого века.

     Филдиниг заговорил - принялся вещать непререкаемым, дружески-беспристрастным тоном; он знал, что один уже этот тон подействует на Хекта раздражающе.

     - Оглядываясь на свой тридцатилетний стаж в Карне, я сознаю, что достижения мои значительно скромней, чем у любого подметальщика улиц. - Супруги Хект насторожились.- Прежде я, бывало, считал себя ценнее подметальщика. Теперь же весьма в этом сомневаюсь. Панель грязна - он удаляет сор и тем способствует прогрессу. А я - чего достиг я? Укрепил в его косной рутине правящий класс, не отличающийся ни талантом, ни культурой, ни умом, еще на одно поколение спас от забвения отлички, реликвии мертвой эпохи.

     Чарльз Хект, так и не выучившийся искусству пропускать слова Филдинга мимо ушей, побагровел и натопорщился.

     - А даваемые нами знания? - возразил он с противоположного края стола.- А успехи наши, Филдинг, а стипендии, которых добиваются наши выпускники?

     - За всю свою жизнь я не дал знаний ни одному ученику, Чарльз. Обычно ученики оказывались неспособны, иногда оказывался неспособен я. У большинства мальчиков восприятие, видите ли, угасает с приходом половой зрелости. У меньшинства способности этой дано уцелеть, хотя мы и принимаем все меры, дабы убить ее. Только если наши усилия тщетны,

     выпускник выдерживает конкурс, добивается стипендии... Не велите казнить меня, Шейн, это ведь мой прощальный семестр.

     - Прощальный-то прощальный, Филдкнг, а говорите вы сущий вздор,- сердито сказал Хект.

     - Действую в традициях Карна. Успехи наши, как вы их именуете,- на деле это наши неудачи; это те редкие ученики, что не усвоили уроков Карна. Им не привился наш культ посредственности. Их о б к а р н а т ь мы оказались бессильны. Но для остальных - для всех этих растерянных попиков и обкарнанных офицериков,- для них завет Карна начертан письменами на стене, и они нас ненавидят.

     Хект деланно засмеялся.

     - Почему же они и потом наезжают сюда, если уж так нас ненавидят? Почему не забывают нас и возвращаются?

     - Да потому, дражайший Чарльз, что мы как раз и являем собою те начертанные на стене письмена! Ту единственную науку Карна, усвоенную ими на всю жизнь. Они возвращаются, чтобы вновь перечитать нас, понимаете? На нас усвоили они наглядно тайну жизни: что все мы стареем, не мудрея. Они осознали, что вот и становишься взрослым, а ничего не приходит - ни слепящих озарений на пути в Дамаск, ни внезапного чувства духовной возмужалости. - Филдинг запрокинул голову, уставил взор на неуклюжие викторианские лепные украшения, на ореол грязи вокруг потолочной розетки. - Мы просто-напросто старели понемногу. Те же остроты острили, не менялись ни в мыслях своих, ни в желаниях. Из года в год оставались мы теми же, Хект, не становились ни умней, ни лучше; за пятьдесят последних лет ни единая свежая мысль не посетила ни единого из нас. И питомцы наши видели, что за истину являем Карн и мы - наши ученые мантии, наши шуточки на лекциях, наши мудренькие назиданьица. И потому- то они и возвращаются к нам вновь и вновь в продолжение всей их сбитой с толку и бесплодной жизни и глядят завороженно на вас и на меня, Хект, как дети глядят на могилу, постигая тайну жизни и смерти. О да, этому-то мы их научили.

     С минуту Хект молча смотрел на Филдкнга.

     - Портвейну, Хект? - предложил Филдинг слегка примирительно уже, но взгляд Хекта был упорен.

     - Если это шутка... - начал Хект, и жена его удовлетворенно отметила, что он рассержен по-настоящему.

     - Хотелось бы мне самому знать, в шутку ли я это или же всерьез, - ответил Филдинг с напускной искренностью. - Бывало, я считал занятным смешивать комическое с трагическим. Теперь же я дорого бы дал за умение различать их.- Филдинг мысленно одобрил свою фразу.

     Затем пили кофе в гостиной, и Филдинг принялся было перемывать косточки знакомым, но Хект отмалчивался. Филдинг даже пожалел в душе, что не дал Хекту подымить трубкой. Но вообразил снова "Хектов в Париже" и воспрянул духом. Сегодня он, право же, в ударе. Находил временами слова, убедительные даже для него самого.

     Шейн пошла надеть пальто, мужчины остались вдвоем в холле - стояли молча. Вернулась Шейн, на ее необъятных белых плечах красовалось горностаевое, пожелтевшее от старости боа. Она склонила голову направо, улыбнулась, протянула Филдингу руку - пальцами книзу.

     - Теренс, дорогой, - сказала она Филдингу, целующему эти пухлые пальцы. - Вы такой милый. Последний ваш семестр. Но до отьезда вы непременно должны отобедать у нас. Какая печаль. Так мало нас осталось. - Она снова улыбнулась, полузакрыв глаза в знак сильного душевного волнения, и вышла вслед за мужем на улицу. Холод стоял по-прежнему пронизывающий, и чувствовалась близость снегопада.

     Филдинг затворил и плотно запер за гостями дверь - быть может, чуточку быстрей, чем требовало бы приличие,- и вернулся в столовую. С полбокала у Хекта осталось недопито. Филдинг аккуратно перелил вино обратно в графин. Будем надеяться, что не слишком испортил Хекту настроение: Филдинг очень не любил возбуждать к себе в людях антипатию. Он задул свечи, большим и указательным пальцами привел в порядок фитили. Включив электричество, достал из буфета дешевый блокнотик, раскрыл. Там у него был перечень приглашенных до конца семестра. Взял авторучку, четкой птичкой пометил фамилию Хект. От Хектов отделался. На среду приглашены Роуды. Муж вполне приемлем, но жена - кошмар, кошмар... А не всегда так. Как правило, жены куда симпатичнее мужей.

     Он открыл буфет, добыл оттуда бутылку коньяку, стакан. Неся все это в одной руке, направился обратно в гостиную, устало шаркая подошвами, свободной рукой опираясь о стену. О господи! Он вдруг почувствовал себя стариком: эта боль, полоской прошившая грудь, эта тяжесть в ногах. Так нелегко быть на людях - все время словно на сцене. Одному - мерзко, с людьми - скучно. Когда один, такое чувство, точно ты устал, а уснуть не можешь. Какой, бишь, это немецкий поэт сказал: "Вам можно спать, а я плясать обязан?" Примерно так он щегольнул как-то этой цитатой.

     А я плясать обязан, думал Филдинг. И Карн тоже- старый сатир, пляшущий под музыку. Ритм убыстряется, тела наши стареют, но пляску надо продолжать, ведь за кулисами наготове стоят молодые танцоры. А забавно было это вначале - отплясывать старые пляски среди нового мира. Он налил себе еще коньяку. Уйти приятно будет в некотором смысле, хотя придется где-нибудь в другом месте устроиться преподавать.

     Но у Карна своя красота... Подворье аббатства весной... голенастые, как фламинго, фигуры мальчиков, ждущих начала службы... приливы и отливы детворы, как смена времен года, и старики, застигаемые смертью в гуще детей. Жаль, что нет таланта писать красками, он изобразил бы этот карнский карнавал в изжелта-каштановой осенней гамме... Как огорчительно, подумал Филдинг, что душе, столь чуткой на красоту, отказано в творческом даре.

     Он глянул на свои часы. Без четверти двенадцать. Почти пора уже идти - не ко сну, а плясать.


     Глава 2
ЧЕТВЕРГОВЫЕ ВОЛНЕНИЯ


     Четверг, вечер; только что ушел в печать очередной еженедельный выпуск "Христианского голоса". Событие это на Флит-стрит вряд ли назовешь историческим. Прыщавый подросток-рассыльный, унесший растрепанную кипу гранок, проявляет к "Голосу" уважительности ровно на сумму ожидаемых рождественских наградных, и никак не более. Даже в смысле наградных он уже научен и знает, что мирские издания концерна "Юнипресс" более щедры на благостыню материальную, чем "Христианский голос", поскольку щедрость строго зависит от тиража.

     Мисс Бримли, редактор еженедельника, поправила под собой надувную подушечку и закурила сигарету. Помощница редактора и секретарша - должность двуединая - зевнула, сунула аспирин в сумочку, взбила гребнем светло-рыжую прическу и простилась с мисс Бримли, оставив после себя, как обычно, аромат весьма пахучей пудры и пустую обертку от бумажных салфеток. Мисс Бримли успокоенно слушала дробный отзвук ее шагов, замирающий в коридоре. Приятно было остаться наконец одной и наслаждаться наступившей разрядкой. Как ни странно это было ей самой, но каждый четверг, входя утром в огромное здание "Юнипресса" и становясь на один междуэтажный эскалатор за другим (слегка комичная на этих эскалаторах, как тусклый и тощий тючок на блистающем лайнере), - каждый четверг ощущала она то же беспокойство. А ведь как-никак уже четырнадцать лет ведет она "Голос", и кое-кто считает его добротнейшим товаром "Юнипресса". И все же по четвергам ее не покидало волнение, вечная тревога, что однажды - быть может, именно сегодня - они не кончат номер к приходу рассыльного. Она частенько представляла себе последствия. Ей приходилось слышать об авариях в других узлах этой издательской махины, о статьях не по вкусу и о головомойках. Для нее было загадкой, почему вообще не прикроют "Голос" - комната, которая отведена его редакции на седьмом этаже, стоит денег, а тираж так мал, что (если мисс Бримли хоть сколько-нибудь разбирается) не возмещает и затрат на газетные вырезки.

     "Голос" основан был на рубеже столетия старым лордом Лэндсбери одновременно с ежедневной нонконформистской газетой и "Трезвенником". Но оба те издания давно уже приказали долго жить. А проснувшись как-то поутру, сын лорда Лэндсбери обнаружил, что все его дело, включая штат и персонал, мебель, чернила, вырезки и скрепки,- все на корню куплено невидимым миру золотом "Юнипресса". Случилось это три года назад, и поначалу каждый день мисс Бримли ждала увольнения. Но не приходило ни уведомления, ни директивы, ни запроса - ничего. И, будучи женщиной рассудительной, она продолжала действовать в прежнем духе и перестала удивляться,

     И она была рада. Насмешки над "Голосом" строить легко. Каждую неделю он смиренно, без шума и грома свидетельствует пред читателями о случаях господнего вмешательства в дела земные, пересказывает - не мудрствуя лукаво и не слишком заботясь о научности - древнюю историю евреев и дает (от имени вымышленного персонажа) материнские советы всем написавшим и пожелавшим. "Голос" мало заботят те пятьдесят с лишним миллионов британцев, что и не слыхали о его существовании. Он представляет собой орган как бы внутрисемейный и, чем поносить нежелающих вступить в эту семью, предпочитает печься об ее членах. Для них он источает доброту, оптимизм и полезные сведения. Если в Индии повальный мор скосил до миллиона детей, то можете быть уверены, что в это время "Голос" в редакционной статье описывал чудесное спасение методистской семьи в Кенте из пламени пожара. "Голос" не угощает вас советами, как скрыть незваные морщинки у глаз или как обуздать вашу раздающуюся вширь фигуру; не приводит вас, постаревшего, в уныние своей вечной молодостью. "Голос" сам среднего возраста и среднебуржуазного сословия, девушек он призывает к осторожности, читателей же вообще - к благотворительности. Нонконформизм в религии - самая стойкая из всех привычек, и те семьи, что подписались на "Голос" в 1903 году, продолжали его выписывать и в 1960-м.

     Сама мисс Бримли - отнюдь не точный образ и подобие ее журнала. Военный случай и каприз разведработы забросил ее

     вместе с молодым лордом Лэндсбери в Ливию, в некий домик близ Тобрука, и там проработали они все шесть военных лет, умело и не привлекая постороннего внимания. Кончилась война - кончилась и служба для обоих, но у Лэндсбери хватило здравого смысла и великодушия, чтобы предложить мисс Бримли редакторство. В войну "Голос" перестал выходить, и никто не горел нетерпением возобновить его выпуск. Мисс Бримли вначале было слегка неловко воскрешать и вести еженедельник, который нимало не отражал ее собственного смутного деизма; но очень скоро, начав получать трогательные письма и подняв тираж до прежнего уровня, она привязалась к работе и к читателям, и прежние сомнения покинули ее. "Голос" стал ее жизнью, а читатели - главной в этой жизни заботой. Она старалась, как могла, отвечать на их странные и беспокойные вопросы, а когда не могла сама, то обращалась к другим за помощью, и со временем, печатаясь под несколькими псевдонимами, стала для своих читателей если не мудрецом-философом, то другом, советчиком и всеобщей тетушкой.

     Мисс Бримли потушила сигарету, рассеянно убрала булавки, вырезки, ножницы, клей в правый верхний ящик стола и взяла с лотка "для входящих" всю послеобеденную почту - еще не разобранную, поскольку сегодня четверг. Тут были несколько писем на имя Барбары Феллоушип (- братство ( а н г л . )). Под этим псевдонимом "Голос" со дня основания отвечал (и в частном порядке и на своих столбцах) на читательские письма с их множеством пестрых проблем. Письма эти подождут до завтра. "Проблемную" почту она читала не без удовольствия, но оставляла это удовольствие на пятницу, на утро. Мисс Бримли открыла шкафчик сбоку, сунула письма в ближайшую ячейку. Один конверт лег плашмя, и она удивленно заметила, что на заклеенном его отвороте выпукло выдавлен изящный голубой дельфин. Взяв и повертев в руке конверт, она оглядела его с любопытством. Бумага бледно-серая, едва заметно разлинована . Дорогой - наверное, ручной работы. Под дельфином вьется геральдическая ленточка, а на ней чуть различима надпись: "Regem defendere diem videre" (Храни короля, как зеницу ока" ( л а т . )). На почтовом штемпеле мисс Бримли прочла: "Карн, Дорсет". Дельфин и надпись, должно быть, с герба Карнской школы. Но почему Карн звучит так знакомо? Она гордилась своей отличной памятью, но, к досаде, вспомнить не удалось.

     Пришлось вскрыть конверт пожелтевшим костяным ножом и прочесть письмо.


     Дорогая мисс Феллоушип,


     Не знаю, существуете ли вы на самом деле, но все равно, ответы ваши всегда такие добрые, сердечные. Это я написала вам прошлым летом, в июне, про смесь для тортов. Я не больна психически, и я знаю, что мой муж хочет меня убить. Можно мне приехать и повидаться поскорее с вами в удобное для вас время? Я убеждена, вы мне поверите. Поймите, что я не сумасшедшая. Прошу вас, мне нужно повидать вас как можно, как можно скорее, я так боюсь этих долгих ночей. Я больше не знаю, к кому обратиться. К пастору Кардью - но ему я не скажу, он не поверит, а отец у меня слишком здравомыслящий. Я чувствую, что я пропала. Что-то в нем теперь такое. Ночью, когда он думает, что я сплю, он иногда лежит и смотрит так, в темноту. Я знаю, нам не должно держать страх в сердце и дурные мысли, но ничего не могу с собой поделать.

     Дай вам бог, чтобы вы нечасто получали такие письма.


     У в а ж а ю щ а я в а с С т е л л а Р о у д , у р о ж д е н н а я Г л а с т о н .


     С минуту мисс Бримли сидела за столом не шевелясь, глядя на адрес, гравюрно и красиво впечатанный вверху листа: "Северные поля, Карнская школа, Дорсет". Оторопелой, изумленной, ей лишь одно пришло на ум в эту минуту: "Ценность информации определяется ее породой". Любимый афоризм Джона Лэндсбери. Пока не знаешь, откуда сведения, какова их родословная, нельзя определить их ценность. Джон говаривал: "Мы люди разборчивые. Перед информацией без роду и племени мы захлопываем дверь". На что она, бывало, отвечала: "Да, Джон. Но даже лучшим семьям приходилось начинать в безвестности"'.

     Но Стелла Роуд вовсе не безродна. Теперь-то мисс Бримли вспомнила. Стелла из Гластонов, тех самых. О ее свадьбе "Голос" уведомил в редакционной хронике, она и в летнем конкурсе первое место заняла; она дочь Сэмюеля Гластона из Брэнксома. На нее и карточка заведена в картотеке мисс Бримли.

     Мисс Бримли резким движением встала и с письмом в руке подошла к незашторенному окну. Прямо перед ней красовался новомодный, плетенный из белого металла оконный ящик для цветов. Странно, подумалось ей, что ни посади в этот ящик - все вянет. Наклонясь слегка вперед, она глянула в провал улицы - щупленькая, трезвая фигурка на фоне желтеющего за окном тумана, уворовавшего у лондонских улиц свой раскаленно-желтый цвет. Далеко внизу неясно различимы уличные фонари, бледные, неласковые. Ей захотелось вдруг свежего воздуха, и она порывисто - что шло совершенно вразрез с ее обычным спокойствием - распахнула окно настежь. Ее обдало холодом, уличный шум сердито хлынул в комнату, а вслед за ним и вкрадчивый туман. Гул движения был непрерывен, и ей на миг показалось - это вращается какая-то огромная машина. Затем сквозь ровный, ворчащий гул к ней донеслись выкрики мальчишек-газетчиков, словно крики чаек перед густеющей, назревающей бурей. Она их различала теперь - неподвижных, как часовые на посту, среди торопливых теней.

     А возможно, в письме этом правда. В том-то и всегдашняя трудность. Вот так всю войну шел непрестанный поиск. Возможно, вовсе и не бред. Ведь бесполезно рассуждать о вероятности и неправдоподобии когда у тебя нет ни крупицы достоверного из чего бы можно исходить. Ей вспомнились первые донесения из Франции о самолетах-снарядах - бредовые слухи о бетонных взлетных дорожках в чаще леса. Не доверяй всему сенсационному, не поддавайся. Но ведь возможно, что и правда. Быть может, завтра или послезавтра газетчики внизу там будут кричать об убийстве, и Стеллы Роуд, урожденной Гластон, уже не будет в живых. А раз так, раз существует хоть малейшее подозрение, что убийство замышляется действительно, тогда она, Эльса Бримли, должна сделать все, что может, чтобы предотвратить его. Помимо прочего, у Стеллы Гластон все права на помощь: и отец ее, и дед постоянно выписывали "Голос", и когда пять лет назад Стелла вышла замуж, мисс Бримли отметила это парой строк от редакции. Каждый год на рождество от Гластонов приходит ей поздравительная открытка. Гластоны - из коренных, из первых подписчиков...

     У окна было холодно, но она продолжала стоять там, ее притягивали зыбкие тени внизу. Они сливались, расходились врозь, и среди них бесполезно и уныло горели фонари. Убийца вдруг вообразился ей одной из этих снующих, теснящих друг друга теней, глянул на нее темными впадинами глазниц. И внезапно ее охватил страх и захотелось позвать на помощь.

    

... ... ...
Продолжение "Убийство по-джентльменски" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Убийство по-джентльменски
показать все


Анекдот 
Работодатель (Р) и Претендент (П)
Р- В своем резюме вы написали, что знаете следующие языки и технологии
программирования: Basic (TB, QB, VB, VBA, VB.NET ) C (C and C++ for Unix,
FreeBSD, QNX), C++, VC++, C++.NET, C#, в идеале знаете ассемблеры следующих
процессоров I-4004 - IP4, Amiga: (ну и тут список на 2 страницы, мелко и
подробно). Ну что же, зарплата у нас по договоренности, но гор золота мы
вам не сулили. Максимум на что вы можете рассчитывать это 150 тыс Евро.
П - !?!?!?
Р - И только не надо весь рабочий день мечтать о коттедже на Канарах,
максимум, что мы можем предложить нашим сотрудникам - это 6-комнатную в
центре Москвы.
П - пытается усидеть на месте, и вести себя пристойно
Р - и не надо думать, что если у шефа красавец порше, то вы его тоже
получите. Ваш максимум - это BMW Z8
П - (не выдержав) Пи$дите!
Р - (Чинно) Ты первый начал
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100