Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Зиновьев, Александр - Зиновьев - Нашей юности полет

Проза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Зиновьев, Александр
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Александр Зиновьев. Нашей юности полет

---------------------------------------------------------------

OCR: Олег Лагутин

---------------------------------------------------------------

ЭТО БЫЛО


     Мы страницы листали, И с шершавых страниц Слово грозное "Сталин" Повергало нас ниц. И от вечного страха Только гимны о нем, Встать не смея из праха, Пели мы день за днем.
НАМЕРЕНИЕ


     Название этой книги взято из слов песни, которую со-ветские люди пели в сталинские времена ("Сталин -- наша слава боевая. Сталин -- нашей юности полет. С песнями борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет"). Пел и я эту песню вместе со всеми, несмотря на то, что не-нависть лично к Сталину и ко всему тому, что тогда свя-зывалось с его именем, была всепоглощающей страстью моей юности. Я пел эту песню и не чувствовал в ней фальши. Я чувствовал в ней что-то другое, гораздо бо-лее страшное, чем фальшь, а именно: всесокрушающий ураган великой истории. В этой книге я хочу рассказать немного о том, как осознавался и ощущался этот исто-рический ураган некоторыми представителями моего по-коления, вовлеченными в него, -- о том, чем был стали-низм для нас. Слово "сталинизм" употребляют во многих различных значениях. Для меня сталинизм -- не слово, подлежащее определению, а общеизвестный эмпиричес-кий факт, подлежащий изучению и осмыслению. Это -- эпоха становления, формирования нового, коммунисти-ческого общества. Это -- юность реального коммунизма. В эту эпоху происходило формирование социального строя страны, ее экономики, формы власти и управле-ния, идеологии, культуры, а также объединение много-численных народов в единое государство, короче говоря, происходило формирование всех основных явлений ком-мунистического общества как целого.

     Временные рамки этой эпохи можно определять по-разному. Началом можно считать окончание Гражданс-кой войны, избрание Сталина Генеральным секретарем ЦК, смерть Ленина. Концом можно считать смерть Ста-лина, разоблачительный доклад Хрущева, окончание вой-ны с Германией, XIX съезд партии. Для меня важно сле-дующее: эта эпоха связана с деятельностью Сталина и его сообщников, а временные рамки должны быть определе-ны так, чтобы в них вошли все основные события эпохи и основные деяния Сталина и сталинистов.
ЭТО СТАЛО


     Нет уж тех поколений. В прах повержен кумир. Приподнялся с коленей Перепуганный мир. Уж ничем не рискуем Мы безвинно. И вот Коллективно смакуем Во весь рот анекдот.
СТАЛИНСКАЯ ЭПОХА


     Сталинская эпоха ушла в прошлое, осужденная, осме-янная, оплеванная и окарикатуренная, но не понятая. А между тем все то, что вырвалось наружу в хрущевское время, было накоплено, выстрадано и обдумано в ста-линское время. Все то, что стало буднями советской жиз-ни в брежневское время, вызрело в сталинское время. Сталинская эпоха была юностью советского общества, периодом превращения его в зрелый социальный орга-низм. И хотя бы уже потому она заслуживает нечто боль-шего, чем осуждение: она заслуживает понимания.

     Понимание не есть оправдание. Можно понять, не оправдывая. Можно оправдать, не понимая. Оправда-ние есть явление моральное, понимание -- гносеологи-ческое. С точки зрения понимания причины настояще-го лежат в прошлом. С точки зрения оправдания или осуждения никакой связи между прошлым и настоящим нет. Настоящее не оправдывает прошлое. Прошлое не повинно в настоящем. Нельзя осуждать или оправды-вать прошлое с точки зрения настоящего. Нельзя осуж-дать или оправдывать настоящее с точки зрения про-шлого. Рассматривать историю в категориях оправдания и осуждения -- значит исключать всякую возможность ее понимания.

     Стало привычным штампом рассматривать сталин-скую эпоху как эпоху преступную. Это -- грубое сме-шение понятий. Понятие преступности есть понятие юридическое или моральное, но не историческое и не социологическое. Оно по самому смыслу своему непри-менимо к историческим эпохам, к обществам, к целым народам. Рабовладельческое общество и феодальное об-щество не были преступными, хотя многое, происходив-шее в них, можно рассматривать как преступления. Ста-линская эпоха была страшной и трагической эпохой. В ней совершались бесчисленные преступления. Но сама она как целое не была преступлением. И не является преступ-ным общество, сложившееся в эту эпоху, каким бы плохим оно ни было на самом деле. Трагичность сталинской эпо-хи состояла в том, что в тех исторических условиях ста-линизм был закономерным продуктом Великой Рево-люции и единственным способом для нового общества выжить и отстоять свое право на существование. Трагич-ность сталинской эпохи состояла в том, что она навеки похоронила надежды на идеологический земной рай, построив этот рай на самом деле. Она обнажила подлинную страшную сущность многовековой мечты человечества.

     После короткой и ожесточенной вспышки интереса к сталинской эпохе и ее разоблачительства наступило рав-нодушие к ней. Есть много причин, порождающих в со-вокупности эту тенденцию к забвению своего недавне-го прошлого. Среди них -- радость избавления и страх повторения. Этот страх напрасен. Такая эпоха неповто-рима: общественный организм, как и любой другой жи-вой высокоразвитый организм, переживает юность лишь однажды. А избавление иллюзорно. Сталинская эпоха в самом существенном своем содержании вошла в нашу плоть и кровь навечно -- она породила нашу сегодняш-нюю реальность и носителей ее. Она породила будущее. Так что уклониться от внимания к ней и от ее беспощад-ной объективной оценки все равно не удастся.

     На Западе выходят бесчисленные книги о гитлеровс-кой Германии, Гитлере и его соратниках. А ведь гитле-ровская Германия просуществовала всего несколько лет, потерпев сокрушительное поражение. Сталин же и его соратники одержали блистательную историческую побе-ду, построив новый тип общества со всеми его атрибута-ми, и в колоссальной степени усилили мировую тенден-цию к коммунистическому социальному устройству. Есть советский анекдот, в котором Гитлер рассматривается как мелкий бандит сталинской эпохи. Этот анекдот соответ-ствует сути дела.

     Гитлеровская Германия -- эпизод в истории, сталинс-кая эпоха -- великий перелом всей истории. И несмотря на это, внимание к сталинской эпохе и сталинизму здесь ничтожно. Что это означает? Страх реальности? Боязнь признать историческое творчество "низшей расы"? Само-мнение? Да и в Советском Союзе положение не лучше. Советская наука и идеология уже не способны воздать должное сталинской эпохе. Они обречены на полуосужде-ние и полуоправдание ее. Историческое же величие эпо-хи состоит не в ложной чистоте и мелких воображаемых ошибках, а в том реальном океане страданий, крови, гря-зи, лжи, насилия и прочих мерзостей, через которые при-шлось пройти стране. Потому лишь жертвы и враги сталинизма еще способны защитить его историческое досто-инство. Но скоро и их не останется в живых. Останутся лишь равнодушные да бездарные спекулянты за счет уже безопасного прошлого.

     Понять историческую эпоху такого масштаба, как ста-линская, -- это не значит описать последовательность мно-жества ее событий и их видимую причинно-следст-венную связь. Это значит понять сущность того нового общественного организма, который созревал в эту эпо-ху. Отмечу в этой связи некоторые характерные свойства известных мне сочинений о Сталине, сталинизме и ста-линской эпохе. В этих сочинениях обычно выделяется один какой-то аспект исторического процесса (чаще -- аспект борьбы Сталина за личную власть и репрессий), раздувается сверх меры, целостность этого процесса ис-паряется, и невольно получается односторонне-ложная его картина. Историческая эпоха, далее, рассматривает-ся со стороны (как она представляется западному наблю-дателю) или сверху (как она представляется с точки зре-ния деятельности партий, групп и отдельных личностей). И потому невольно получается поверхностное и чисто фактологическое описание. Основное в этой эпохе, т. е. все то, что происходило в массе населения и послужило базисом для всех видимых сверху и со стороны явлений, т. е. основной глубинный поток истории почти не при-нимается во внимание или учитывается в ничтожной мере. Потому сталинизм представляется как обман и насилие, тогда как в основе он был добровольным творчеством мно-гомиллионных масс людей, лишь организуемых в единый поток посредством обмана и насилия.

     Другая характерная слабость упомянутых сочине-ний -- смешение словесной формы и объективной сущ-ности эпохи. Реальность лишь частично и к тому же в превращенной форме отражается в словесном потоке своего времени. Не всегда речи деятелей эпохи, про-граммы партий, резолюции съездов, газетные статьи и книги адекватно отражают глубинное течение истории. Иногда бурное кипение страстей происходит в сторо-не от главного течения и на мелком месте, а мощное скрытое течение остается незамеченным на поверхности. Преувеличение роли словесной формы истории .и игнорирование ее неадекватности скрытой сущности про-цесса имели следствием то, что второстепенные лично-сти и события занимают больше внимания людей, чем реально первостепенные, их роль сильно преувеличива-ется в ущерб исторической правде. Характерный при-мер этого -- непомерное раздувание интеллекта Троц-кого и умаление такового Сталина, объяснение победы сталинизма над троцкизмом личными отрицательными качествами Сталина и его сподвижников. А между тем с точки зрения существа исторического процесса (т. е. глядя на него снизу, из глубины) победа сталинизма была закономерным следствием того, что именно Сталин и сталинисты наиболее адекватно выражали сущность потребностей той эпохи и ее объективные тенденции. Троцкий и подобные ему кажутся гениями лишь с точ-ки зрения словесной пены истории. Если они и ге-нии, то гении болтовни, а не реального дела. С точки зрения понимания существа эпохи все они суть жалкие карлики в сравнении со Сталиным. Масштабы исто-рической личности определяются не умением долго и красноречиво болтать, а именно степенью адекватнос-ти тому движению массы, на роль руководителя кото-рой ее вытолкнули обстоятельства. Масштабы истори-ческой личности определяются, далее, не способностью понимать объективную сущность происходящих собы-тий и объективные тенденции исторического процесса в данное время, а тем, насколько его личная деятель-ность совпадает с объективными закономерностями на-рождающегося общества и насколько она способствует реализации его объективных тенденций. Интеллект ис-торического деятеля мало что общего имеет с интеллек-том ученого социолога и ученого историка, изучающих эпоху этого исторического деятеля и его роль в ней. Исторический деятель может быть гением в своей об-ласти, не имея ни малейшего представления о средствах познания, которыми оперируют ученые и с которыми знакомы даже начинающие студенты. Ворошилов и Бу-денный, например, понимали в происходящем с науч-ной точки зрения не больше, чем лошади, на которых они принимали военные парады. Но они были хоро-шими помощниками Сталина и исправно служили его делу. Сталин сам понимал с научной точки зрения в происходящем немногим больше их, но именно он был историческим гением, а они были ничтожествами в сравнении с ним. И он был таковым не благодаря тому, что был чуточку образованнее и умнее их в качестве студента некоей науки, а благодаря своему умению сыг-рать роль, заданную ему историей. Великие историчес-кие деятели не столько творят историю, сколько вы-творяют истории, история же сама творит их по образу своему и подобию.
ПЕРВОЕ ПРОРОЧЕСТВО


     Пройдет еще немного лет. И смысл утратят наши страсти. И хладнокровные умы Разложат нашу жизнь на части. На них наклеят для удобств Классификаторские метки. И, словно в школьный аттестат, Проставят должные отметки. Устанут даже правдецы От обличительных истерий И истолкуют как прогресс Все наши прошлые потери. У самых чутких из людей Не затрепещет сердце боле Из-за известной им со слов, Испытанной не ими боли. Все так и будет. А пока Продолжим начатое дело. Костьми поляжем за канал. Под пулемет подставим тело. Недоедим. И недоспим. Конечно, недолюбим тоже. И все, что встанет на пути, Своим движеньем уничтожим


     я


     Это произошло в 1939 году. На семинаре в институ-те я "сорвался" -- рассказал о том, что на самом деле творилось в колхозах. Меня "прорабатывали" на комсо-мольском собрании, потребовали, чтобы я признал свои ошибки. Я упорствовал. Меня исключили из комсомола, а затем и из института. Мои бывшие школьные друзья решили проявить обо мне заботу -- выяснить причи-ны моего срыва и помочь мне. По инициативе комсорга школы они устроили вечеринку, на которой спровоциро-вали меня на откровенный разговор. Я уже покатился по наклонной плоскости и не стал сдерживаться: выложил им всю свою антисталинскую концепцию. Уже на следу-ющий день в наш вечно залитый водой подвал спустил-ся молодой человек. Я сразу понял, что это за мной, -- я был уверен, что друзья напишут донос на Лубянку и меня арестуют. На Лубянке со мной беседовал пожилой чело-век в военной форме, но без знаков различия. На столе у него лежало письмо моих друзей: я узнал почерк. Пос-ле разговора пожилой чекист велел молодому отвести меня куда-то- Мы уже вышли на улицу. В это время мо-его сопровождающего почему-то позвали обратно. "По-дожди меня здесь, -- сказал он, -- я через минуту вер-нусь". Но я не стал ждать его. Я ушел, сам не зная куда. Домой решил не возвращаться. Ночевал на вокзале. Ут-ром влез в какой-то поезд. Километрах в ста от Москвы меня выбросил из вагона проводник. Так началась моя жизнь тайного антисталиниста. Кое-что из нее я припом-ню в дальнейшем. Хотите -- верьте, хотите -- нет, а то "Пророчество", которое вы только что прочитали, я со-чинил еще тогда, в 1939 году. Я в те годы сочинил и мно-гое другое. Но ничего не сохранил. И правильно сделал, иначе я не сохранил бы свою шкуру. Я был антистали-нистом вплоть до хрущевского доклада. Антисталинист-ская пропаганда была делом моей жизни. Я не гор-жусь этим и не считаю себя исключительной личностью. Я встречал других антисталинистов, которые были тако-выми с большим риском. Некоторые из них погибли. Не-которые уцелели, но забыли о своей прошлой деятельности. Никто из нас в те времена не считал себя героем. А теперь героями себя изображают те, кто был на са-мом деле сталинистом. Наша позиция была естественной мальчишеской реакцией на факты нашей жизни. Как-то встретил я довоенного знакомого, отсидевшего в лагерях больше пятнадцати лет за "попытку покушения на Ста-лина". На мой пошлый вопрос "Ну как?" он ответил, что "дураков учить надо". Моя антисталинистская пропаган-да была примитивной и спорадической. По настроению и в подходящей ситуации. Психологически я чувствовал себя выше окружающих -- я видел и понимал многое такое, чего (как казалось мне) не видели и не понимали они. Я ощущал себя потенциальным, а порою и актуаль-ным борцом против режима -- это была инерция рево-люции, направленная теперь против результатов самой революции.

     Мой антисталинизм был порожден нестерпимо тяже-лыми условиями жизни людей, в среде которых я рос. Моя личная ненависть к Сталину была лишь персонифи-кацией моего протеста против этих условий. Но я очень рано стал размышлять о причинах этой чудовищной (как казалось мне тогда) несправедливости. К концу школы я уже был уверен в том, что причины зла коренятся в са-мом социализме (коммунизме). Моя личная ненависть к Сталину стала уступать место чисто интеллектуально-му любопытству -- желанию понять скрытые механизмы социалистического общества, порождающие все те отри-цательные явления, на которые я уже насмотрелся дос-таточно много. Для меня сталинизм еще оставался во-площением и олицетворением реального коммунизма. Я тогда еще не знал, что это -- всего лишь юность ново-го общества. Когда я это понял (это случилось в конце войны), я вообще перестал относиться к Сталину и его соратникам как к людям, вернее -- на смену ненависти пришло презрение.

     К этому времени я отчетливо осознал еще одно об-стоятельство, сыгравшее важную роль в моем отноше-нии к Сталину и сталинизму: я понял, что мое чувство превосходства над окружающими было самообольщени-ем. Я имел сотни бесед с людьми самого различного возраста и положения. И самыми осведомленными о дефектах нашей жизни среди них были сотрудники ор-ганов государственной безопасности, партийные чинов-ники, провокаторы и стукачи. Главное, понял я, не зна-ние фактов, а отношение к ним. Сталинизм постепенно стал превращаться из моего личного врага в объект изу-чения.

     Но вот умер Сталин. Для меня -- сдох: он был мой враг. Но что случилось со мной? Я, обезумевший, метался по Москве, пил стаканами водку во всех попадающихся на пути забегаловках и не пьянел. Теперь, спустя тридцать лет, я понял, что случилось тогда: исчез мой враг, делав-ший мою жизнь осмысленной, окончилась моя Великая Тайна борца против сталинизма. Начиналась будничная жизнь рядового советского гражданина, в меру критично-го по отношению к существующему строю, но в общем и целом принимающего его и сотрудничающего с властями в его сохранении.I

     После хрущевского доклада мой антисталинизм во-обще утратил смысл. Все наперебой начали критиковать Сталина и его соратников. Все вдруг стали "жертвами культа". Меня это раздражало. Однажды при обсужде-нии диссертации одного сотрудника нашего учрежде-ния, обругавшего (как это стало модно) Сталина, сре-ди прочих выступил и я и сказал, что "мертвого льва может лягнуть даже осел". Меня вызвали на Лубянку и сказали, что мое поведение не соответствует генераль-ной линии партии на данном этапе, что я ошибаюсь, воображая, будто "сталинские времена" кончились, и что если я не прекращу свои просталинские заявления, они (т. е. органы) будут вынуждены принять в отноше-нии меня суровые меры.

     Будучи не в силах принять сей жизненный парадокс, я запил пуще прежнего. Я был в этом не одинок. Точно так же поступали многие уцелевшие антисталинисты, по-терявшие предмет своей ненависти, и немногие нераска-явшиеся сталинисты, потерявшие предмет своей любви. Мы вместе с ними опустились на самое дно человечес-кого бытия. Мы не чувствовали вражды друг к другу, ибо все мы были обломками великой эпохи и ее ничтожного крушения. В одно из таких падений в помойку челове-ческого бытия я встретил этого человека. На мой вопрос, что он думает по поводу хрущевского доклада, он сказал:

     "Великан Истории поскользнулся на арбузной корке и сломал себе хребет". Он имел в виду сталинизм.
ОН


     Когда я, дрожа от холода и мерзостности внутреннего состояния, очнулся в новом вытрезвителе нашего райо-на, на койке рядом сидело сине-фиолетовое, колючее, с желто-красными подтеками существо.

     -- Хорош, -- сказал я вместо приветствия.

     -- А ты, думаешь, лучше? -- миролюбиво ответило су-щество. -- Красавчиками мы выходим только из морга.

     Выполнив положенные в таких случаях формально-сти и прослушав часовую лекцию о моральном облике строителей коммунизма, мы покинули вытрезвитель со здоровым намерением "надраться" снова.

     -- Первый раз здесь, -- сказал Он, с изумлением раз-глядывая дорические колонны и увенчанный скульптура-ми ударников труда фронтон нашего нового вытрезвите-ля. -- Дворец, а не помойка для отбросов общества!

     -- Подарок трудящимся нашего района к годовщине (не помню, какой по счету) Великого Октября, как со-общила наша пресса. По числу пьяно-коек превосходит все прочие, вместе взятые. И с новыми, научно обосно-ванными методами вытрезвления. В старых вытрезвите-лях пьяниц опускают в холодную ванну ногами, держа за волосы, если таковые есть, или за уши, если волосы отсутствуют. А здесь опускают в ледяную ванну, при-чем головой, держа пьяницу за пятки. Так что мы вро-де Ахиллесы теперь.

     -- Которые, как доказала логика, не могут догнать даже черепаху.

     -- А собираемся Америку догнать и перегнать. Кроме того, здесь повышают морально-политический уровень пьяниц настолько, что они после этого ничего другого, кроме коммунизма, строить уже не способны. Идти на работу было бессмысленно: туда все равно со-общат о наших похождениях. Мы решили "закрепить зна-комство".

     -- Я инженер, -- сказал Он, -- в инвалидной артели "Детская игрушка". Странное выражение "детские игруш-ки". Можно подумать, что есть какие-то другие, недетс-кие игрушки. Не обожествляйте слово "инженер". Мои функции как инженера сводятся к тому, что я подписы-ваю бумажки, смысла которых не понимаю. Держат меня там только потому, что я ветеран войны и имел три ра-нения. Одно тяжелое. Числюсь инвалидом. Получаю пен-сию. На пенсию живу, а зарплату пропиваю.

     Потом мы встречались с ним чуть ли не каждый день. Он оказался бывшим антисталинистом, причем раскаяв-шимся.

     -- Раскаявшийся сталинист, -- сказал Он, -- есть не-что совершенно заурядное. Но раскаявшийся антистали-нист, согласитесь, это есть нечто из ряда вон выходящее.

     Мы много разговаривали. Теперь трудно различить, что говорил Он и что говорил я. Наше принципиальное понимание прошлого и отношение к нему совпадали, а на авторство идей и приоритет мы не претендовали. Так что я лишь с целью удобства описания буду приписывать все мысли, прошедшие тогда через мою собственную го-лову, Ему. Разумеется, лишь те, что вспомнятся сейчас. И в той языковой форме, в какой я могу сформулировать их сейчас.
СПРАВЕДЛИВОСТЬ


     -- Легко быть моральным, сидя в комфорте и безопас-ности, -- говорил Он. -- Не доноси! Не подавай руку сту-качу! Не голосуй! Не одобряй! Протестуй!.. А ты попро-буй следуй этим прекрасным советам на деле! Думаете, страх наказания? Есть, конечно. Но главное тут -- дру-гое. Дайте мне самого кристально чистого человека, и я докажу, что он в своей жизни подлостей совершил не меньше, чем самый отъявленный подлец. Гляньте туда! Видите? Хулиганы пристают к девушке. А прохожие? Ноль внимания. А ведь мужчины. Сильные. Вон тот одной ле-вой может раскидать десяток таких хлюпиков. Думаете, заступится за девчонку? Нет! А небось кристально чист. Совесть спокойная. Вот в том-то и дело. Я сам дважды был жертвой доносов. А разве я лучше моих доносчи-ков? Вот вчера у нас было партийное собрание. Разби-рали персональное дело одного парня. Дело пустяковое. Но нашлись желающие раздуть. И раздули. Райком пар-тии раздул еще больше. Ну и понесли парня со страшной силой. Из партии исключили. Единогласно. И я голосо-вал тоже. А что прикажешь делать? Защищать? Я с ним в близких отношениях не был. Парень этот сам дерьмо порядочное. И проступок все-таки был. Ради чего защи-щать? Ради некоей справедливости? Вот в этом-то и за-гвоздка! Мы все считали и считаем наказание справедли-вым. И сам этот парень тоже. Кстати сказать, мы и пить вчера начали с ними вместе. Он -- с горя. Мы -- из со-чувствия к горю. Повод был подходящий.

     Что справедливо и что -- нет -- вот в чем суть дела. Я много думал на эту тему, времени для раздумий было больше чем достаточно. И знаешь, что я надумал? Ни-какой справедливости и несправедливости вообще нет! Есть лишь сознание справедливости или несправедливо-сти происходящего. Со-зна-ни-е! Понимаешь? То есть наша субъективная оценка происходящего, и только. А мы отрываем в своем воображении содержание нашего сознания от самого факта сознания и получаем пустыш-ку: справедливость, как таковая! И эта пустышка терзает души миллионов людей много столетий подряд. Террор этой пустышки посильнее и пострашнее сталинского.

     Есть правила и для субъективных оценок, знаю. Но они общезначимы лишь в рамках данной общности лю-дей, в рамках принятых в ней представлений, понятий, норм. Мы, осуждая того парня, действовали в рамках наших представлений о справедливости, в рамках при-нятых нами и одобряемых норм на этот счет. И жертва эти нормы и представления принимает тоже.

     А в те времена, думаешь, по-другому было? Созна-ние справедливости происходящего владело подавляю-щим большинством участников событий -- вот чего не могут понять нынешние разоблачители ужасов сталин-ского периода. Без этого ни за что не поймешь, поче-му было возможно в таких масштабах манипулировать людьми и почему люди позволяли это делать с собою. Конечно, случаи нарушения справедливости были. На-пример, расстреляли высокого начальника из органов, который сам перед этим тысячи людей подвел под рас-стрел. Расстреляли военачальника -- героя Гражданской войны, который командовал войсками, жестоко пода-вившими крестьянский бунт. Но в общем и целом эта эпоха прошла с поразительным самосознанием справед-ливости всех ее ужасов. Это теперь, с новыми мерками справедливости и несправедливости мы обрушиваемся на наше прошлое как на чудовищное нарушение спра-ведливости. Но в таком случае вся прошлая история есть несправедливость.
ВИНА


     То же самое в отношении вины и невиновности. Это есть лишь другая сторона той же проблемы справедливо-сти. Теперь проблема виновности и невиновности кажет-ся очень простой. И мы переносим нынешние критерии на прошлое, забывая о том, что произошли по крайней мере два таких изменения: 1) сыграли свою роль и от-пали многие поступки, которые были существенны в сталинское время; 2) в стране выработалась практически действующая система юридических норм и норм другого рода, которой еще не было в сталинское время. И люди в то время ощущали себя виновными или невиновными в иной системе норм и представлений об этом, чем сей-час. Например, руководитель стройки, который не вы-полнил задание в заданные сроки по вполне объектив-ным причинам (например, из-за погоды), ощущал себя, однако, виновным. И вышестоящие органы рассматрива-ли его как виновного. Родственники, сослуживцы и дру-зья тоже. Одни из участников дела переживали судьбу арестованного начальника как несчастье, другие радова-лись этому. Но ни у кого не было сомнения в его виновности; Я принимал участие в одной такой стройке за По-лярным кругом. Начальник соседней стройки обрек на гибель пятьдесят тысяч человек ради незначительного ус-пеха. Его наградили орденом. Начальник нашей строй-ки "пожалел" людей: угробил не пятьдесят тысяч, а все-го десять. Его расстреляли за "вредительство". Первый не испытывал чувства вины за гибель людей. Второй ощу-щал себя вредителем. Я не встретил тогда ни одного че-ловека, кто воспринимал бы происходившее как вину пер-вого и как невиновность второго.

     Я сам прошел через все это. На студенческой вечерин-ке я наговорил лишнего о Сталине. Я никогда не был принципиальным врагом нашего строя, Сталина, поли-тики тех времен. Просто случилось так, что высказал вслух то, что накопилось в душе. И это тоже нормаль-ное явление. Тогда многие срывались. На меня написали донос. Я знал, что донос будет, и это тоже было общим правилом. И не видел в этом ничего особенного. Я знал, что сделал глупость, и чувствовал себя виноватым. Я счи-тал справедливым и донос, в котором я не сомневался, и наказание за мою вину, которое я ожидал. Если теперь посмотреть на этот случай, то все будет выглядеть ина-че. Доносчики будут выглядеть как безнравственные по-донки. А они на самом деле были честными комсомоль-цами и хорошими товарищами. Я буду выглядеть героем, которого предали товарищи, а власти несправедливо на-казали. А я не был героем. Я был преступником, ибо я и окружающие ощущали меня таковым. И это было в стро-гом соответствии с неписаными нормами тех дней и с не-писаной интерпретацией писаных норм.
ДОНОС


     -- Надо различать, -- говорил Он, -- донос как отдель-ное действие, совершенное конкретным человеком, и до-нос как массовое явление. В первом случае он подлежит моральной оценке, а во втором -- социологической. Во втором случае мы обязаны прежде всего говорить о его причинах и о роли в обществе, о его целесообразности или нецелесообразности, социальной оправданности или неоправданности. И лишь после этого и на этой основе можно подумать и о моральном аспекте проблемы. В том, что касается доносов сталинского периода, моральный аспект вообще лишен смысла.

    

... ... ...
Продолжение "Нашей юности полет" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Нашей юности полет
показать все


Анекдот 
Фотошоп - лучшее средство для проблемной кожи.
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100